Травяной венок. Том 2 - Маккалоу Колин

Армия вступила в горы сквозь метель и снежные заносы, и утеплившийся Цицерон беспомощно тащился вслед за ней, не зная, что может случиться, если они наткнутся на врага, и что ему тогда делать. Столкновение оказалось случайным и неожиданным. Они только что перешли замерзшую реку Фульгина, когда армия Помпея Страбона встретилась с четырьмя разношерстными легионами пиценов, проходившими через горы из Южного Пицена, очевидно, с намерением устроить волнения в Этрурии. Столкновение окончилось их разгромом. Цицерон не принимал в этом личного участия, потому что тащился в хвосте вместе с обозом. Молодой Помпей решил, что он должен присматривать за объемистым багажом кадетов. Это, как было ясно Цицерону, освобождало Помпея от заботы о его благополучии и местонахождении, когда они шли по вражеской территории.

– Чудесно! – воскликнул Помпей в тот вечер, чистя свой меч в кадетской палатке. – Мы перебили их. Когда они решили сдаться, мой отец только рассмеялся. Так что мы загнали их в горы, отрезав от обоза, – вот так. И если они не умрут от холода, то скоро их прикончит голод, – он поднес лезвие к лампе, чтобы убедиться, что оно отчищено до блеска.

– А мы не могли бы взять их в качестве пленных? – спросил Цицерон.

– При таком главнокомандующем, как мой отец? – Помпей засмеялся – Он не считает нужным оставлять врагов в живых.

Набравшись смелости, Цицерон продолжал настаивать:

– Но это же италики, а не внешние захватчики. Разве они не могут понадобиться для наших легионов, когда эта война закончится?

Помпей задумался:

– Да, я согласен, они могли бы пригодиться. Но сейчас слишком поздно беспокоиться об их судьбе! Италики ужасно взбесили моего отца, – а если он разозлится, то не дает пощады никому, – его голубые глаза уперлись в карие глаза Цицерона. – И я буду таким же.

Прошли месяцы, прежде чем Цицерону перестали сниться эти пиценские батраки, брошенные замерзать в снегу или копающиеся под дубами в поисках желудей – единственной пищи, которую могли предоставить им горы; еще одна кошмарная сторона битвы, увидев ее, нельзя было не возненавидеть войну.

К тому времени, когда Помпей Страбон достиг Адриатики, Цицерон научился быть полезным и даже дорос до ношения кольчуги и меча. В кадетской палатке он вел хозяйство, готовил и делал уборку, а в шатре командующего взял под свой контроль все требующие грамотности работы, которые казались пиценским писцам и секретарям Помпея Страбона выше предела их способностей – донесения сенату, письма в сенат, доклады о битвах и стычках. Внимательно прочитав первое произведение Цицерона – письмо к городскому претору Азеллию, Помпей Страбон взглянул на тощего парнишку своими жутко неопределенными глазами, которые словно хотели что-то высказать.

– Неплохо, Марк Туллий. Может быть, и есть какой-то резон в том, что мой сын привязался к тебе. Не понимаю, почему, но он всегда прав, ты знаешь. Поэтому я и позволил ему поступить по-своему.

– Благодарю тебя, Гней Помпей.

Командующий провел рукой в воздухе, обозначив заваленный бумагами письменный стол.

– Посмотри, что ты сможешь с этим сделать, мальчик. Наконец они остановились на отдых в нескольких милях от Аскула; с момента смерти Секста Цезаря армия все еще находилась возле города. Помпей Страбон решил расположиться в отдалении.

Время от времени командующий и его сын устраивали вылазки, беря с собой войска в количестве, которое они считали необходимым, и отсутствовали в течение нескольких дней. В таких случаях командующий оставлял в лагере своего младшего брата, Секста Помпея, а Цицерон наблюдал за текущей перепиской. Эти периоды относительной свободы могли бы доставлять радость Цицерону, но получалось наоборот. Молодого Помпея не было рядом, чтобы защитить его, а Секст Помпей ни во что его не ставил и мог даже оскорбить – ударить по уху, дать пинка под зад, подставить ногу, когда Цицерон пробегал мимо.

Пока земля была еще твердой от мороза и весенняя оттепель только намечалась, полководец и его сын с небольшими силами отправились на побережье, чтобы разведать перемещения неприятельских войск. На следующий день, вскоре после рассвета, когда Цицерон стоял возле командного шатра и потирал свои несчастные ягодицы, группа марсийских всадников въехала в лагерь, как будто в свой собственный. Они вели себя так спокойно и уверенно, что никто даже не схватился за оружие. Единственным из римлян, кто отреагировал на их появление, был брат Помпея Страбона Секст, который выступил вперед и поднял руку в приветствии, когда группа остановилась возле командного шатра.