Пером и шпагой - Пикуль Валентин

Ришелье взятку от Фридриха охотно принял, и тут же его армия замерла, как вкопанная, перед самыми воротами Магдебурга. Король Пруссии никогда не удивлялся действию, которое оказывают на людей деньги (он удивлялся, когда они не оказывали).

– Парикмахеров, как видите, я разбил стремительно: Ришелье уже не опасен. Дело за маршалом Субизом, но он, по слухам, так награбился на войне, что вряд ли теперь нуждается в моем кошельке… Де Катт, – вдруг спросил король со всей любезностью, – а отчего вы ничего не ели сегодня за ужином?

– Благодарю, ваше величество, – уныло отвечал секретарь. – Последние события таковы, что я лишился аппетита.

– С чего бы это? – рассмеялся Фридрих. – Вы еще молоды, и вам не пристало поститься. Доверьте это дело монахам!

– Ваше величество, – произнес де Катт со всей осторожностью, – надеюсь, вы позволите мне быть откровенным?

– Мы друзья, де Катт. Я люблю вас. Говорите же!..

Был поздний час, и за окном уже давно уснула деревня, в которой они устроились на ночлег. Блестела при луне черепица крыш, глухо лопотала в камнях водяная мельница, большие лопухи лезли в окно крестьянской горницы. Король сидел в исподнем на постели, шпага была небрежно брошена на стул; из-за вороха подушек торчали рукояти пистолетов.

Де Катт заговорил, вслух рассуждая: Пруссия в кольце врагов, ее окружили сразу пять армий, и надежд на спасение нет.

– Может, гений Вольтера подсказывает нам правильный исход?

Фридрих соскочил с перин, его глаза сверкали.

– Де Катт! – воскликнул он с горечью. – Пробыв со мною рядом столько времени, вы могли бы стать и умнее. Наши дела блестящи! Мы велики, как никогда… Вы забыли о главном: о бегстве Апраксина, который ретирадою своею (неслыханной по глупости в истории!) спас меня. Русской армии более нет в моих пределах: она опять палит костры за Неманом в Ливонии! Фон Левальд ожил: он разворачивает свои войска на Померанию, чтобы сбросить в море шведские десанты. А я отныне, свободный на востоке от угроз России, вправе выбрать для себя любое решение.

– Какое, ваше величество? – робко спросил де Катт.

– Таких вопросов королям не задают, – в гневе ответил Фридрих. Он поспешно дунул на свечу, договорив в потемках: – Ложитесь на сенник, де Катт, и спите. Вы даже не представляете, как вам повезло в жизни. Совсем молодой человек, вы состоите при неглупом короле, и вас ждут великие события…

Де Катт на ощупь отыскал дверь, и она тихо скрипнула в потемках.

– Я плачу, мой король. Я плачу от восторга… Спокойной ночи, ваше величество. Именем моей матери я благословляю торжественный сон великого человека…

* * *

Дороги тогдашней Европы представляли ужасное зрелище.

Двигались калеки и безногие, слепцы и прокаженные; шли, бодро и весело, полковые шлюхи и маркитантки; ползли в пыли старики и старухи; маршировали бравые капуцины, одичавшие от голода студенты-богословы и студенты-философы. Наполняя зловонием обочины трактов, эта армия неустанно двигалась через Европу, как чума… Нет, я не обмолвился, назвав этот сброд «армией»!

Ведь помимо Пруссии существовала еще и Германия, бывшая противницей Пруссии, – Германия, склеенная из трехсот шестидесяти пяти мелких, раздробленных княжеств. Сколько было в Европе средневековья рыцарей-разбойников – столько было теперь герцогств, курфюршеств, епископств. Все это называлось тогда общим именем «Германия», и эта Германия ополчилась на Пруссию…

Немецкие князья были сворой алчных бешеных собак. У них имелись замки, гербы и генеалогия разбойников, древо которых начиналось с большой дороги. Это было мерзостное дно всей Европы, ее гнусный хлам и поганое отребье.

Именно эти князья и представляли собой Германию. Дать для войны с Фридрихом здоровых солдат они не пожелали (ибо здорового можно продать) и потому спустили с цепи калек и попрошаек. Эта «армия» была вооружена палашами, палками, вилами. Но это так – лишь для приличия. Зато каждый германский воин имел сундук или мешок. Попутно, двигаясь на Фридриха, они вскрывали могилы, чтобы грабить покойников, раздевали раненых, убивали встречных путников… Мало того! – у этой грабь-армии был свой генералиссимус, князь Гильбургсгаузенский. Когда эта свора мародеров и нищих соединилась с французами, маршал Субиз брезгливо предупредил князя германского:

– Высокий генералиссимус, договоримся рыцарски: ваша армия берет в добычу себе только то, что останется после моей армии. В остальном у нас никаких разногласий не предвидится…