Падение титана, или Октябрьский конь - Маккалоу Колин

— Надеюсь, ты прав, — серьезно ответил Секст Помпей. — Потому что я не могу и вообразить, чтобы Цезарь разрешил своим людям совершать марш без оружия.

— Цезарь — военный человек, а я — нет. Я руководствуюсь интуицией.

Десять талантов из подарка Корнелии Метеллы дали возможность солдатам в течение двух месяцев есть хлеб, смоченный в хорошем оливковом масле, бекон и нут, которого было вдоволь. Первая тысяча людей Катона благодаря занятиям греблей обрела прекрасную форму, но те легионеры, что прибыли позже, были намного слабее. Катон послал за всеми центурионами и велел начать тренировки. Всех, кто будет от них увиливать и к январю не обретет нужной закалки, оставят в Арсиное, и им придется самим заботиться о себе.

Интендант Арсинои, некий Сократ, был просто кладезем полезных советов. Как только Катон рассказал ему о своих планах, его пораженное воображение воспарило.

— О Марк Катон, творец нового «Анабасиса»! — пронзительно крикнул он.

— Я не Ксенофонт, Сократ, и мои десять тысяч — добрые римские граждане, а не греческие наемники, готовые драться даже за персов, своих исконных врагов, — сказал Катон, старавшийся все эти дни умерять свой голос, чтобы не обижать нужных делу людей.

К тому же он надеялся, что ровный тон его не выдаст той вспышки ужаса, которую он ощутил при невольном сравнении предстоящего марша с другим, известным всему свету маршем десяти тысяч греческих воинов, состоявшимся почти четыре века назад.

— Кроме того, мой марш не войдет в анналы истории. У меня нет нужды, как у Ксенофонта, давать письменные объяснения предательству, ведь никакого предательства нет. Поэтому никаких комментариев к моему маршу десяти тысяч не будет.

— Тем не менее ты поступаешь как спартанец.

— Я поступаю всего лишь разумно, — ответил Катон.

Он поделился с Сократом своим беспокойством. Его люди росли в Италии на крахмале, масле, всяческой зелени и фруктах. Чуть-чуть бекона для запаха — вот рацион бедняка. Они не выживут, питаясь одним только мясом.

— Но ты же должен знать о лазерпиции, — сказал Сократ.

— Да, я знаю о нем, — ответил Катон, и его лицо скривилось от отвращения. — Это средство, способствующее пищеварению, за которое такие люди, как мой тесть, платят целые состояния. Говорят, оно помогает желудку восстановиться после переедания.

Он вздохнул, в отчаянии посмотрел на Сократа.

— Мясо! Одно лишь мясо! Сократ, Сократ! Мне нужен лазерпиций! Но где же взять его в таком количестве, чтобы в течение нескольких месяцев ежедневно пользовать им десять тысяч людей?

Сократ рассмеялся так, что у него на глазах выступили слезы.

— Там, куда ты направляешься, Марк Катон, имеются целые заросли сильфия. Это низкорослый кустарник, которым будут охотно лакомиться твои мулы, быки и козы. Из того же сильфия люди, называющие себя псиллами, извлекают лазерпиций. Они живут на западном побережье Киренаики, у них там есть небольшой порт Филенор. Если бы мясо являлось привычным питанием вокруг Вашего моря, псиллы были бы намного богаче, чем сейчас. Это пройдохи купцы, посещающие Филенор, богатеют, а не псиллы.

— Кто-нибудь из них говорит по-гречески?

— О да. Они вынуждены знать этот язык, иначе ничего не получили бы за свой лазерпиций.

На следующий день Катон верхом отправился в Филенор. Секст Помпей галопом догнал его.

— Возвращайся, ты нужен в лагере, — твердо приказал Катон.

— Ты можешь приказывать всем сколько хочешь, Катон, — нараспев сказал Секст, — но я — сын своего отца и умираю от любопытства. Когда Сократ сообщил мне, что ты отправился закупить несколько талантов лазерпиция у народа, именующего себя псиллами, я решил, что тебе нужна компания получше, чем Статилл и Афенодор Кордилион.

— Афенодор болен, — коротко бросил Катон. — Хотя я и решил запретить кому-либо ехать верхом, боюсь, придется сделать для него исключение. Афенодор не может ходить, и Статилл ухаживает за ним.

Филенор находился в двухстах милях к югу, но местность оказалась достаточно населенной, и можно было найти еду и постель на ночь. Неожиданно для себя Катон обнаружил, что ему нравится общество жизнерадостного и строптивого Секста. «Однако, — подумал он, когда им осталось проехать последние пятнадцать миль, — я, кажется, понял, с чем нам придется бороться. Хотя тут есть чем поживиться скоту, земля совсем голая. Абсолютно».