Короли Альбиона - Рэтбоун Джулиан

Часовня Богоматери была погружена в полумрак. Здесь, за решеткой, никого не было. Я взобралась на небольшой алтарь и, подняв руки, подхватила статую. Пробормотав извинение, я опустила богиню на пол. На голове у нее красовалась корона из солнечных лучей — на самом деле, вовсе не золотая, а деревянная, покрытая сусальным золотом. Руки и лицо деревянного идола были искусно вырезаны и выкрашены, но другие части тела, скрытые одеждой от молящихся, оставались грубыми и необработанными. Лицо и руки статуи были из полированного дуба, слегка потемневшего с годами. Казалось, что кожа богини сделалась почти такого же цвета, как моя. Ее облачили в синий шерстяной плащ с капюшоном, в длинное черное платье и во что-то вроде нижней юбочки из белого льна с кружевами — оказалось, правда, что это не юбка, а всего лишь передник. Прислонив деревянную куклу к колонне, я переоделась в ее наряд. Одежда пришлась мне впору — вряд ли юбка сошлась бы на мне, если б я не голодала целый месяц.

Влажные волосы я убрала под капюшон. Шерсть плаща согрела меня, дрожь улеглась. Теперь я испытывала голод. Я уже хорошо знала обряды этой нелепой религии: мне было известно, что лежит в маленькой шкатулке, стоящей позади масляной лампочки. Я быстро перекусила кусочками сухого бисквита, запив эту скудную пищу глотком вина из серебряной чаши и, хотя перепала мне всего горсточка, все же почувствовала себя лучше. Пора идти. На миг я заколебалась, но решив — почему бы и нет? — нацепила на голову поверх капюшона «золотую корону» и украсилась кольцами и серьгами богини.

Я пробиралась обратно к выходу из церкви по боковому приделу. Скомканный передник так и остался у меня в руках. И вот в самом темном уголке я лицом к лицу столкнулась с человеком со шрамом, с тем подлым мучителем, который занимался самоудовлетворением у меня на глазах, запихивая глубоко в меня свою трость — шипастую трость, скорее всего, черенок розы. Я тут же узнала его, и он меня тоже узнал.

— Матерь Божья! — пролепетал он, а я ответила:

— Вот именно!

Как бы я ни была изнурена голодом и пытками, старые навыки не забываются, к тому же я застала его врасплох. Мне повезло: старый дурень повалился, крестясь, на колени, а я быстренько накинула ему на шею кружевной передник и, придерживая концы получившегося из передника довольно крепкого шарфика, резко ударила стопой правой ноги ему в лоб. Крак!

Сняв с шеи мертвеца удавку, я пробормотала молитву смертоносной Кали и выбежала на площадь. Там я остановилась, чтобы оглядеться. Дыхание успокаивалось, сердце билось ритмично, пламя, разгоревшееся внутри меня и охватившее все тело, когда я резко выпрямила ногу, чтобы покончить с моим палачом, угасало. Посмотрев во все стороны, я призвала проклятье на этот мерзкий город за все, что он причинил мне.

— Чтоб ты сгорел! — повторяла я. — Чтоб ты сгорел!

Я верю, однажды это сбудется.

Глава тридцать первая

Интерлюдия

Проповедь брата Питера Маркуса в церкви Св. Франциска, Осни, в пасхальное утро 1460 года.

«Ходя же, проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное, больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте. Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха, ибо трудящийся достоин пропитания». Евангелие от святого Матфея, глава десятая, стихи с седьмого по десятый.

Возлюбленные дети Божьи, в нынешнее пасхальное утро вы услышите очень простую проповедь. Я хочу лишь напомнить вам учение отца Джона Уиклифа и поделиться с вами мыслями о том пути, который оно нам указывает.

Бедность вот средоточие его учения. Он следовал по стопам основателя нашего ордена Франциска. Франциск в момент своего обращения к Богу услышал те же слова, что я вам только что прочитал. Он понял, что праведность несовместима с силой и властью, с богатством и собственностью. Владеть чем-то значит что-то отнять у другого. Если я на пенни богаче, то кто-то на пенни бедней. Истинная праведность не может быть источником власти и господства, не может дать право владычествовать и господствовать над людьми. Отец Джон верил, что власть и сила относятся к мирскому порядку, не распространяясь на церковь и церковнослужителей, но даже мирскую власть он считал временной, необходимой мерой, пока все люди, все мужчины и женщины, не научатся жить вместе, гармонично, как равные, сходясь, подобно израильтянам, каждый юбилейный год на собрание, чтобы возвратить всем, народу в целом, то, что лишь на время стало личной собственностью.