Алое и зеленое - Мердок Айрис

* * *

— От кого это тебе такое толстенное письмо? — спросил у Франсис ее длинноногий сын.

— От Кэтлин.

— Жалуется, как всегда? — спросил у Франсис ее муж, англичанин.

— Не особенно.

— Надо полагать, зовет нас в гости?

— Она всегда зовет нас в гости.

— Что ж, съезди. А меня ты туда больше не заманишь.

— Да мне не так уж и хочется туда ехать, — сказала Франсис.

Ее муж, как всегда после утреннего завтрака, стал складывать газету, аккуратно, с таким расчетом, чтобы плоский пакет удобно вошел в портфель. На сгибе Франсис успела прочесть заголовок: «Франко угрожает Барселоне». Она глянула в лицо своему длинноногому сыну и сейчас же отвела глаза. С тех пор как лучший друг ее сына записался в Интернациональную бригаду, она жила в неотступном страхе.

— Что новенького у твоей ирландской родни? — спросил, сын.

Дети всегда говорили о ее «ирландской родне». Самих себя им и в голову не приходило считать наполовину ирландцами. Они и ее-то не считали ирландкой. В Ирландии они были четыре раза и больше туда не стремились.

— Все no-старому, живут очень тихо. Тете Милли стало получше.

— Тихо, как в могиле, — сказал муж.

— Но ведь Кэтлин…

— Я не про Кэтлин, я про весь остров. Помнишь, как удручающе он на нас подействовал в прошлый раз? В жизни не видел ничего мертвее.

— А может, им это по душе…

— Будем надеяться, они того и добивались. Захотели быть сами по себе, вот и остались сами по себе.

— Мне понравился тот городок на западном побережье, — сказал сын.

— Ничего подобного. Ты все время ныл, что слишком холодно для купания. И дождь лил каждый день. Да, скажу я вам, Ирландия — это доказательство от противного.

— А я люблю, когда тихо, — сказала Франсис. — Здесь очень уж много шума и спешки. И дождь люблю.

— Провинциальная дыра, существующая на немецкие капиталы. Страна молочного хозяйства, не сумевшая даже выдумать собственный сыр. А если опять будет война, они не пойдут сражаться, как и в тот раз. Это их и прикончит.

— В тот раз они сражались, — сказала Франсис. — Ирландские полки отличились в войне.

— А где эти полки теперь? Да, отдельные сумасброды пошли в армию, но большинство ирландцев думали только о себе. А уж вся эта ерунда в шестнадцатом году, в которой и твои родичи были замешаны…

— По-моему, это была не ерунда, — сказал сын.

— Чистейшая ерунда, — сказал муж. — Можешь ты мне сказать, кому это пошло на пользу?

— Я не знаю… — сказала Франсис.

— Ни капли смысла в этом не было. Вопрос о гомруле все равно уже был решен. Просто горстке чем-то недовольных фанатиков захотелось привлечь к себе внимание. Романтика плюс жажда крови, то самое, от чего в наши дни люди становятся фашистами.