У алтаря - Вернер Элизабет

Люси искренне поверила словам графа, но зато отец Бенедикт ни минуты не сомневался в лживости Оттфрида. Он едва ответил на его поклон и смотрел на него и на девушку пронизывающим насквозь взглядом.

При других условиях она была бы рада встрече с графом, так как твердо решила не исполнять приказания брата, требовавшего от нее, чтобы она прекратила знакомство с Оттфридом. Здесь, в лесу, Бернгард не мог помешать ей говорить с графом, и она была бы довольна, что может действовать вопреки этому приказанию. Но присутствие монаха испортило ее настроение; сознание, что мрачный наблюдатель не спускает с нее своего враждебного взгляда, стесняло ее до последней степени, так что она не могла беседовать с Оттфридом тем непринужденным, веселым тоном, как на вечере барона Бранкова, и лишь рассеянно и смущенно бормотала что-то в ответ на любезности графа.

Оттфриду тоже было не по себе в обществе молчаливого монаха. Оно вынуждало его оставаться в известных границах и говорить с Люси, как со случайно встреченной малознакомой барышней, не позволяя себе особой близости и любезности.

— Я вижу, фрейлейн Гюнтер, что вы собираетесь уходить, не позволите ли мне проводить вас через лес? — обратился он к молодой девушке, желая отделаться от общества монаха. — Мы мешаем отцу Бенедикту, — прибавил он, заметив книгу, лежавшую на траве, — он занят изучением серьезных произведений и, конечно, будет рад, когда мы уйдем отсюда. Позвольте предложить вам руку?

Люси собралась принять предложение графа, как вдруг между ними стала высокая фигура монаха. Его рука тяжело опустилась на руку девушки, так что она вздрогнула от неожиданного прикосновения. При этом он повелительно проговорил:

— Вы лучше сделаете, сударыня, если пойдете одна, в лесу безопасно; во всяком случае безопаснее идти одной, чем в сопровождении графа.

Оттфрид, смерив отца Бенедикта насмешливым и гневным взглядом, иронически произнес:

— Я не думал, ваше преподобие, что вас могут интересовать житейские дела. В довершение всего, фрейлейн Гюнтер не принадлежит к числу ваших прихожан и имеет полное право сама решить, могу ли я пойти с нею или нет.

Рука монаха продолжала держать руку Люси.

— Не думаю, чтобы брат фрейлейн Гюнтер знал об этом свидании и разрешил вам провожать его сестру. Я убежден, что действую в его интересах, мешая вам проводить молодую девушку. Она вернется домой или одна, или со мной, но ни в коем случае не с вами.

— Вы берете на себя непрошеную опеку, — с раздражением возразил Оттфрид. — Кто дал вам право распоряжаться мною и фрейлейн Гюнтер?

— Ваша репутация, граф! — холодно ответил монах.

— Отец Бенедикт! — грозно вскрикнул Оттфрид.

— Что прикажите, граф Ранек? — невозмутимо-спокойно произнес монах.

— Прошу вас, фрейлейн Гюнтер, высказать этому странному господину свое желание, — обратился Оттфрид к Люси, весь дрожа от гнева. — Скажите ему, что вы доверяете мне и не нуждаетесь в его опеке.

Люси ничего не отвечала. Она находила вмешательство отца Бенедикта неслыханной дерзостью. Будь это кто-нибудь другой, она страшно возмутилась бы и сумела бы показать, что это — не его дело, но мрачный монах сковывал ее волю. В душе она с большой горечью сознавала, что подчиняется этому чужому человеку, что его большие темные глаза имеют над ней какую-то необъяснимую власть; она чувствовала, что не в состоянии сказать ни одного слова против него.

В то же время Люси надеялась, что Оттфрид, несмотря на запрещение монаха, подойдет к ней, и тогда она, опираясь на его руку, почувствует себя сильнее. Но граф, по-видимому, решил пока отступить. Он смерил отца Бенедикта бешеным взглядом и сквозь зубы процедил:

— Я требую от вас объяснения, ваше преподобие.

— Вы можете получить его в любой момент, как только мы будем одни, — ответил монах.

Люси почувствовала, что отец Бенедикт крепче сжал ее руку и направился в лес. Девушка быстрыми шагами шла вперед, желая как можно скорее избавиться от непрошеного проводника. Монах выпустил ее руку, как только они углубились в лес, и теперь шел рядом с нею.

Около получаса они шли молча, не проронив ни слова, и это молчание еще больше сердило Люси. Девушка видела в нем безмолвное осуждение, точно она совершила что-то дурное, тогда как в сущности оскорбил ее отец Бенедикт, а не она его. Сердце ее сжималось от негодования, она осуждала также и Оттфрида. Как он мог отпустить ее с этим ужасным монахом? Он должен был понять, что она молчит только потому, что боится мрачных, таинственных глаз, должен был насильно оттолкнуть отца Бенедикта и сам проводить ее. Слезы подступали к глазам Люси, и если бы противный монах сказал ей хоть одно слово, она бы расплакалась.