У алтаря - Вернер Элизабет

На другой день после приезда он с утра отправился к своему брату в монастырь, и сейчас они оба сидели в креслах в кабинете прелата. В комнате ничего не изменилось — она была так же роскошно обставлена, не хватало лишь солнечного света, льющегося из окон. За ними виднелись горы, покрытые туманом, воздух был холоден и влажен.

— Однако довольно о столичных новостях и политике, — сказал граф, — я хочу узнать, как поживает Бруно. Что, он все еще в Р.? Как его здоровье?

— Он здоров, — сухо ответил прелат.

— Что же, он ревностно относится к своим новым обязанностям?

— Очень ревностно! — тем же тоном проговорил настоятель.

Сухой, холодный тон брата поразил графа.

— Что с тобой? — воскликнул он. — С Бруно случилось какое-нибудь несчастье?

— Ничего хорошего я тебе не могу сообщить!

— В чем дело? Умоляю тебя, говори скорее! — попросил граф, вскакивая с кресла.

— Отец Бенедикт давно превзошел и твои, и мои ожидания, — насмешливо ответил прелат. — В три месяца своего пребывания у отца Клеменса он сделался настоящим апостолом среди горного населения. В Р. стекается масса народа, Бог знает откуда, для того только, чтобы видеть и слышать отца Бенедикта. Он действительно проповедует поразительные вещи, и нужен только небольшой толчок, чтобы он открыто перешел на сторону противной нам партии, которая с радостью признает его своим.

— Господи, твоя воля!.. — воскликнул граф. — Зачем же ты допустил это? Отчего не остановил его вовремя?

— Потому что не подозревал всей опасности. Я всегда считал Бенедикта ненадежным, но никак не ожидал, чтобы он так быстро прославился, приобрел такое влияние.

— И ты ничего не предпринял?

— Все, что можно было сделать, сделано, но слишком поздно. Бенедикт успел бросить искру в сознание народа. Я очень долго щадил его, отчасти ради тебя, отчасти из-за себя, так как мне хотелось сохранить для монастыря талантливого человека. В первый раз в жизни я совершил ошибку и жестоко наказан за нее.

— Что же собственно сделал Бруно? — с тревогой спросил граф. — Когда я уезжал, ты был вполне доволен им.

— Да, сначала. Его первые проповеди были блестящи, правда, может быть, слишком смелы, но я этого и желал. Наша обычная манера проповедовать очень устарела; теперь больше, чем когда бы то ни было, нам нужны энергичные, пылкие ораторы, умеющие так подействовать на народ, чтобы он продолжал видеть в нас своих могущественных, сильных друзей, на которых он всегда может опереться. Бенедикт обладает именно таким даром действовать на массы. Я с большим интересом следил за его успехами, но он зашел слишком далеко. Несколько раз я предостерегал его, но мои предостережения не действовали. Я решил отозвать его, но в последний праздничный день он сказал такую проповедь... такую... — прелат остановился, не находя нужных слов. — Надо быть безумным, чтобы проповедовать такие вещи, ведь он не мог не знать, что губит себя...

— Что же, он произнес что-нибудь против католицизма? — встревоженно спросил граф.

— Хуже! Его проповедь была чисто революционной пропагандой. Местные жители и так представляют собой дикий, необузданный народ, как вообще горцы. Постоянная борьба с тяжелыми условиями жизни в горах вырабатывает в них протест против тех, кто стоит выше их, даже против духовенства. Ограниченный и слабовольный Клеменс дал своей пастве слишком много свободы, а тут еще революционная проповедь Бенедикта. Мы здесь всеми силами стараемся сдерживать непокорных, число которых растет, а там, в горах, проповедуют полное неуважение к духовенству.

Прелат поднялся с места и с необычным волнением стал ходить взад и вперед по комнате.

— Что же ты решил сделать с Бруно? — спросил граф внешне равнодушно, но в то же время с большой тревогой следя за каждым движением брата.

— Естественно, запретил ему читать проповеди и вызвал сюда для объяснений. Я убежден, что он исполнит мое приказание и на днях явится в монастырь. Принять более решительные меры я пока не могу. Горцы в своем фанатическом обожании Бенедикта ни за что не выдали бы его, если бы, конечно, подозревали, что ему предстоит.

Граф вздрогнул при последних словах настоятеля и сдавленным голосом спросил:

— А что ему предстоит?

— То, что полагается по монастырскому уставу. Бенедикт подлежит духовному суду и будет принужден испытать всю его строгость.

— Брат, ты ведь не станешь...