Райский сад - Хемингуэй Эрнест

– Сойдет, пока ничего другого не подвернется, – сказал Дэвид. – Раз уж вы находите ее хорошенькой.

– Месье, – произнесла мадам с глубочайшим укором.

– А что это у нас за архитектурные новшества? – спросил Дэвид.

– Новое зеркало в баре? Какой очаровательный подарок.

– Все кругом так и тают от очарования, – сказал Дэвид. – Сплошь очарование и осетриные яйца. Пожалуйста, попросите прислугу проверить шины, пока я надену что-нибудь на ноги и отыщу кепи.

– Месье любит ходить босиком. Я тоже люблю летом.

– Как-нибудь мы побродим босиком вместе.

– Ну, месье, – сказала она, вложив в эти слова все, что могла.

– Ороль ревнив?

– Sans blague,²⁶ – сказала она. – Я скажу вашим прелестным дамам, что вы на море.

– Спрячьте икру от Ороля, – сказал Дэвид. – A bientot, chere Madame.²⁷

– A tout a l'heure, Monsieur.²⁸

Выехав из отеля на заезженное до блеска черное шоссе, петляющее среди сосен по холмам, он почувствовал, как напряглись мышцы рук и плеч и как уперлись ступни в тугие округлые педали, когда он под палящим солнцем одолевал подъем за подъемом, вдыхая запах сосен и моря, принесенный легким бризом. Он пригнулся вперед, перенес нагрузку на руки и наконец вошел в ритм, который поначалу был неровным, но постепенно установился, когда он миновал стометровые каменные отметки, а потом и первый и второй километровые столбики с красной макушкой. На мысу дорога пошла под уклон вдоль берега моря, и он притормозил, слез с велосипеда, вскинул его на плечо и стал спускаться по тропинке к пляжу. Прислонив велосипед к сосне, от которой в жаркий день пахло смолой, он спустился на прибрежные камни, разделся, положил эспадрильи на шорты, рубашку и кепи и нырнул с камней в глубокое, прозрачное, холодное море. Вода понемногу светлела, когда он плыл к поверхности, и, вынырнув, он тряхнул головой, чтобы вода не попала в уши, и поплыл от берега. Он лежал на спине и, покачиваясь на волнах, смотрел на небо и принесенные бризом первые белые облака.

Потом он поплыл назад к бухте и, выбравшись на бурые камни, уселся на солнце, вглядываясь в море. Хорошо было одному, особенно когда удавалось сделать все намеченное на день. Потом, как всегда после работы, подступило чувство одиночества, он стал думать о девушках и затосковал сразу по обеим. Он думал о них, но не о том, что такое любовь – увлечение или долг или что произошло и что ждет их впереди, а просто о том, что ему их недостает. Он скучал по обеим. По каждой в отдельности и обеим вместе.

Греясь на солнце на камнях и глядя на море, он понимал, что это скверно. «Ни с одной из них ничего хорошего не получится, да и от себя хорошего не жди, – подумал он. – Только не пытайся обвинять тех, кого любишь, или распределять вину между всеми тремя. Не ты, а время назовет виноватых».

Он смотрел на воду и пытался осмыслить случившееся, но ничего не получалось. Хуже всего то, что произошло с Кэтрин. Скверно и то, что ему понравилась другая. Незачем было копаться в собственном сознании, чтобы понять, что он любит Кэтрин, что любить двух женщин плохо и ни к чему хорошему это не приведет. Он еще не понимал, насколько все скверно, но ничего хорошего уже не ждал. «Мы и так связаны, точно три шестерни, вращающие одно колесо, – подумал он, – но на одной из шестерен уже сорвана резьба, и она никуда не годится». Он глубоко нырнул в прозрачную холодную воду, в которой тонула его тоска по кому бы то ни было, и, вынырнув, тряхнул головой, поплыл далеко в море, а потом вернулся к берегу.

Он оделся, не обсыхая, сунул кепи в карман, выбрался на дорогу, сел на велосипед и поехал вверх на невысокий холм. Мышцы бедер ныли без тренировки, но он налег на педали, постепенно набирая темп, точно гонщик и его велосипед слились воедино, превратились в некий живой механизм. Потом он покатил по крутому спуску вниз свободным колесом, едва касаясь тормозов и не замедляя на поворотах, пронесся по черной, бегущей меж сосен дороге и свернул по тропинке на задний двор гостиницы, откуда было видно поблескивающее из-за деревьев по-летнему синее море.

Девушки еще не вернулись. Он прошел к себе, принял душ, надел свежую рубашку и шорты и вышел в бар, где уже красовалось новое зеркало. Он позвал официанта, попросил принести лимон, нож и лед и показал ему, как делается коктейль «Том Коллинз». Потом сел на табурет у стойки и, глядя на себя в зеркало, поднял высокий стакан. «Не знаю, стал бы я пить с тобой месяца четыре назад», – подумал он. Официант принес «Эклерёр де Нис», и Дэвид стал читать, чтобы скоротать время. Он расстроился, не застав девушек по возвращении, без них было тоскливо, и он начал волноваться.