У алтаря - Вернер Элизабет

— Я не стану скрывать правду, — воскликнул молодой монах, — не выводите меня из терпения, моей клятве тоже есть предел!

Прелат взглянул на монаха мрачным, угрожающим взглядом, но тот спокойно выдержал этот взгляд. На его лбу тоже появилась фамильная морщина, отчего он стал вдруг поразительно похож на самого настоятеля.

Гордый прелат ясно почувствовал, что имеет дело с равным себе по твердости характера и что никакие запреты не заставят его поступить не так, как он считает нужным.

— Вы находите, что погубить монастырь не будет нарушением вашей клятвы? — более спокойным тоном спросил он, подходя ближе к отцу Бенедикту. — Если вы выдадите кому-нибудь эту тайну, вы, без сомнения, погубите весь орден бенедиктинцев. Я давно знаю, что вы ненавидите наш монастырь, хотя всем обязаны ему. Благодаря монастырю вы, бедный мальчик простого происхождения, сделались равным всем нам; монастырь дал вам свет знаний, почетное место и родной угол. И за все это вы собираетесь погубить его? Вы хотите посрамить свою духовную мать — католическую церковь — и отдать ее на посмеяние врагам. Уважайте ее, по крайней мере, если не можете любить; вспомните, что вы обязаны ей своим образованием и всем тем, что представляете собой, всем, что есть в вас хорошего. Вы хотите погубить нас, но это вам не по силам! Говорю вам, сын мой, что более сильные, чем вы, пытались подорвать веру в католичество, пробовали разрушить то, что существует сотни лет; наша церковь переживала многие невзгоды, но возрождалась вновь в еще большем блеске и сиянии. Вы поднимаете руку на свою духовную мать, но этим высказываете лишь черную неблагодарность и ничего более.

Бруно стоял молча, тяжело дыша. Прелат видел, что молодой монах начинает колебаться, и не хотел отступать, пока не доведет дело до конца.

— Мой брат догадывается о том, что произошло, — продолжал он, понижая голос. — От его и своего имени я заявляю, что мы отказываемся мстить за пролитую кровь, а кроме нас двоих никто не имеет права никого призывать к ответу за эту смерть. Если мы — его отец и я, его дядя, хотим предать факт насильственной смерти полному забвению, то это дело должно быть погребено навеки.

— Если граф Ранек тоже требует, чтобы я никому не открывал ужасной тайны, то пусть будет по-вашему.

Прелат быстро подошел к столу и положил руку на распятие.

— Вы сейчас поклянетесь мне...

— Нет, — прервал его отец Бенедикт, отступая на несколько шагов, — больше я не даю никаких клятв. Достаточно с меня и той, которая связала меня по рукам и ногам и отдала в полное ваше распоряжение. Я буду молчать до тех пор, пока хватит сил; позаботьтесь лишь о том, чтобы меня не допрашивали в качестве свидетеля, тогда я не смогу скрыть правды.

— Да, для этого будут приняты все меры, — пообещал настоятель. — Теперь идите к себе, отец Бенедикт, а завтра как можно раньше возвращайтесь обратно в Р. Там вы пробудете до тех пор, пока я не решу, что делать с вами дальше. Да, вот еще что: чтобы успокоить вашу совесть, я даю вам отпущение этого греха.

На лице молодого монаха выразилось глубокое презрение.

— Если я когда-нибудь придавал значение отпущению грехов, то в последнее время должен был убедиться, что оно ничего не стоит. Я потерял всякое уважение к этому обряду после нашего последнего разговора.

Прелат скрестил на груди руки и внимательно посмотрел на отца Бенедикта.

— Вы больше не верите догматам нашей церкви, становитесь вероотступником, — уничтожающим тоном проговорил он. — Не возражайте!.. Я знаю, куда ведет тот путь, на который вы вступили, хотя вы, может быть, даже сами не знаете этого. Однако отложим разговор до более удобного времени, печальное происшествие с Оттфридом заставляет пока отказаться от каких бы то ни было решительных мер против вас. Неудобно в данный момент привлекать внимание посторонних к нашему монастырю. Суд над одним из членов нашего братства, происходящий в стенах монастыря, всегда может быть понят неправильно и вызвать нарекания, в такое опасное время это крайне нежелательно.

— У вас всегда и во всем на первом плане честь монастыря, я уже давно убедился в этом! — с горечью заметил отец Бенедикт.

Настоятель бросил негодующий взгляд на молодого монаха, но он не достиг цели, так как отец Бенедикт уже опустил свои длинные ресницы. Затем, низко поклонившись по монастырскому уставу, он открыл дверь и ушел в свою келью.