Великая Мечта - Рубанов Андрей

Несмотря на мои опасения, машина завелась легко. Я тронулся, обогнул кинотеатр «Ханой» и нажал было педаль, чтобы привычным и любимым способом, посредством резкого ускорения, привести в порядок нервы. Но стремительный полет над серой асфальтовой лентой, еще несколько дней назад возбуждавший меня и одаривавший ощущением свободы, сейчас не вызвал никаких эмоций.

Дернув пепельницу, обнаружил окурок. Нашарил спички. Поджег, неумело глотнул дым, закашлялся. И поехал домой, докуривая сигарету своего мертвого друга.

Зачем Ты, Господи, отобрал у меня моего друга? Чем я провинился? Знаю доподлинно: я смертный грешник, обуянный гордыней, и меня следует наказать – но не так же! Не так же!!!

...Наш щенок тоже погиб. Через две недели после смерти Юры. Мы стали выводить собаку гулять на улицу, она отравилась крысиным ядом и издохла.

Жена плакала и часто потом говорила, что Бог не зря прибрал маленького зверя. Ведь у меня – аллергия.

Но я запрещал ей рассуждать подобным образом.

Кто может знать, зачем Бог прилепляет живое к живому? И зачем отделяет живое от живого? И зачем делает живое – неживым? Ответ сокрыт от живых. Остается одно: верить, что всех нас на той стороне ждут земляничные поляны.

Я стоял на пороге своей конторы, и мне хотелось швырнуть гранату.

Выдернуть чеку и кинуть. С небольшим замахом. Чтоб загремела, закатилась под шкаф и там созрела для взрыва. Сам же я тем временем закрою за собой дверь и побреду прочь.

Может, еще успею и сигаретку прикурить.

Или так: ставлю на пол канистру с бензином, открываю горловину, ударом ноги опрокидываю, потом быстро развожу в углу костерок из нескольких листов бумаги и опять же ретируюсь, пока смрадная, быстро увеличивающаяся лужа не дотянулась до живого пламени.

Третий вариант – обойтись без пожаров. Просто взять ближайший стул и все разгромить.

Особенно сладко уничтожать именно то, что создал сам, своими руками и головой.

Мне не по душе слово «офис». Я предпочитаю обозначать свое рабочее место как «контора». Когда убили Юру, оперативники дважды вывозили меня на место преступления. Выясняли, как я действовал, обнаружив тело. Как перешагивал, наклонялся и дотрагивался. Закончив, сажали меня в машину и будничным тоном приказывали водителю: «В контору!» Прошло пятнадцать лет, а в памяти отпечаталась всякая мелочь.

А восемь лет назад я обслуживал финансовые интересы нескольких крупных торговых воротил, гнал их миллионы в Европу через банки сопредельной Латвии – тамошние бизнесмены предпочитали говорить «бюро». Я быстро сориентировался. Господа, позвоните мне завтра в мое московское бюро! Господа дружелюбно кивали и совали розовые пухлые балтийские ладошки.

А семь лет назад меня посадили в тюрьму, и продержали там три года; в обвинительном заключении мой кабинет именовался «помещением, приспособленным для коммерческой деятельности».

Однако «контора» – звучит гораздо лучше. Отличное слово. Скромное, ненавязчиво подванивающее советской еще пылью: чернильницами, нарукавниками, арифмометрами и непременными настенными лозунгами типа «Социализм – это учет».

...За неимением гранаты и емкости с легковоспламеняющейся жидкостью я громко выругался. Нецензурные звуки вольно прогулялись по пустому помещению и затухли. Протяжный крик выбил воздух из нижнего отдела легких, и я уловил то, что обычно не чувствую: свой собственный стойкий многодневный перегар. Однако стало легче.

Тяжелое, ярко-багровое январское солнце вдруг осветило комнату особенным образом, и стало видно, что столы и экраны компьютеров покрыты тонким слоем пыли.

Последние несколько недель здесь никто не работал.

На стене висела огромная картина, высокохудожественно изображающая фасад двухэтажного капитального гаража. Еще полгода назад я всерьез собирался его построить. Напротив, в опрятной рамке, пребывал Юрин портрет. А у хорошего портрета, как у православной иконы, есть особенность: где бы ты ни находился – в стороне или непосредственно перед изображением – глаза смотрят прямо на тебя. Под тяжелым взглядом зрачков покойного друга я немного отрезвел, подобрался, сделал несколько шагов вперед и стал собирать манатки.

Предполагалось, что я сяду в этой конторе, как очень реальный босс, и стану руководить стройкой, одновременно продавая всем желающим нужное количество квадратных метров и манипулируя бухгалтерами и секретаршами. Предполагалось – но не получилось.

С одной стороны, это была мучительная, на скрежете зубов, попытка состояться. С другой – чистая авантюра. Или даже блажь.

Может, не совсем авантюра. Когда-то, семнадцатилетним сопляком, я год проработал плотником-бетонщиком. И еще год – уже в зрелом возрасте, после тюрьмы, – каменщиком, сварщиком и кровельщиком. Дорога из-за решетки в строительный бизнес типична для мужчины. Скажем, в той, образца восемьдесят седьмого года, бригаде едва не половина работяг имела за плечами судимости. В стране развитого социализма людей с пятном в биографии не брали на работу в приличные места. А вот месить раствор и забивать гвозди – пожалуйста.

К тому же я с детства имел перед собой положительный пример в виде собственного родителя, умевшего делать руками решительно все. Строгать, пилить, резать, паять, клепать, ковать, крутить гайки, забивать сваи и отличать переменный ток от постоянного. Папа, в частности, знал секрет загадочных глаголов «проштробить» и «расшабрить» – в детстве они казались мне то ли изысканными ругательствами, то ли именами неведомых таинств. Правда, уже через пару месяцев после старта трудовой карьеры, когда я примерил ватник и оранжевую каску, священный язык строителей зданий и сооружений стал мне ясен. Тем более, что состоял не столько из терминов, сколько из крепких выражений. На хуя до хуя нахуярили? Расхуяривайте на хуй! Ебал я такую ебаную еблю! Этот пиздюк пиздит так, что я опизденеваю от его пиздежа! И так далее.

Армия. Университет. Развал самой большой в мире страны. Юра на белом автомобиле. Его смерть. Одиночество. Отважно начатые и благополучно лопнувшие бизнесы. Разнообразные партнеры и компаньоны. Большие деньги. Лефортовский изолятор. Тюрьма Матросская Тишина. Исход на волю. Долги и бедность. Опять стройка – как способ заработать на жизнь. Новые отважно начатые бизнесы.

И вот однажды – мне сравнялось тридцать три – черт надоумил меня затеять настоящее капитальное строительство.

Безусловно, стать строительным боссом мне будет легко, рассуждал я. С одной стороны, я знаю, что такое опалубка и нивелир. С другой – хорошо разбираюсь в финансах. С третьей – у меня есть свободное время, силы и энергия, а также возможность не переживать из-за куска хлеба на семейном столе. Я привлеку заемные средства. Немного. Чтобы начать. А дальше само пойдет. Подберу объект, который мне по силам, и погружусь в работу. Немного смущает то, что я никогда не построил с нуля даже курятника. Но не беда. Найму толкового помощника. Возможно, не разбогатею – но и не прогорю. Девелоперы не прогорают. В крайнем случае, остаются при своих.

Ах, Андрюха, голова – два уха! Всю жизнь, сколько себя помнишь, ты лезешь не туда, где выгодно, тепло и сладко, а туда, где интересно. И, кстати, не считаешь это недостатком. Жаль только самых близких – жену и родителей. Им постоянно приходится за тебя переживать. Даже страдать из-за твоей запредельной самонадеянности. А ведь когда-то ты мечтал положить жизнь ради счастья тех, кого любишь. Вот, уже полжизни прошло – и что же, добыл ты хоть горсть, хоть чайную ложечку счастья?

Вряд ли, вряд ли.

Постепенно созрела идея гаража. В черте города. Два уровня. Сорок восемь машиномест. Скромно, но со вкусом. Возникла организация с уставом и печатью – заказчик и инвестор будущей стройки. Отыскались знакомые среди чиновников, обещающие помочь с поиском подходящего места. Приобретя два костюма и четыре галстука, я стал проводить неделю за неделей в походах по кабинетам, ловко делая вид, что у меня есть деньги. Землеотвод, генплан, топосъемка, градопроработка – солидные, весомые, дорогостоящие словечки летали между мною и моими собеседниками, как шарики в пинг-понге. Деньги, кстати, нашлись. Под серьезное дело они всегда отыщутся. Я расхаживал гоголем и приобрел третий костюм. Наконец инвесторы отслюнявили капиталы: действуй!

На кураже я взял еще и банковскую ссуду. И рванул вперед и выше. Смета. Архитектор. Проект. Опять походы по кабинетам. Восемнадцать инстанций. Вдруг показалось, что все получится.

Не прошло и года, как я обнаружил себя надутым от осознания собственной значимости арендатором выгодно расположенного земельного участка. Город Москва давал мне, тридцатитрехлетнему сомнительному типу без высшего образования, ранее судимому, целых полгектара. Чтобы там возник полезный обществу дом.