Великая Мечта - Рубанов Андрей

Несколько секунд мы рассматривали друг друга. Старый товарищ совсем не изменился. Спортивный костюмчик с пижонскими лампасами, пятнадцать лет назад вызывавший у меня восторг, теперь показался убогим. Наверное, он и тогда был такой, подумал я; а ведь мы копили на это синтетическое поддельное дерьмо месяцами...

Я подмигнул ему, одновременно прислушиваясь к ощущениям. Все-таки не каждый день наблюдаешь столь объемную и фактурную алкогольную галлюцинацию.

Допился, значит, до белой горячки, паскудный ублюдок.

Зачем-то вспомнился самый первый мой стакан вина, выпитый в четырнадцать лет, в Евпатории, в пионерском лагере. Лето, Крым, вечер, море – дальше можно не продолжать. У битлов есть альбом «Вкус меда» – там все песни примерно про то же самое. Я в тот вечер опьянел бы и без вина – просто от избытка юного счастья. А сейчас нет ни счастья, ни юности, только вино осталось – но и опьянеть, как тогда, никак не получается...

Резко обернулся. Сзади, естественно, никого не оказалось. Опять к зеркалу – там маячила только собственная надоевшая рожа, очень похожая на фотографию в паспорте. Обвисшие щеки и слегка отмороженный кончик носа. Все-таки этой зимой изрядные отрицательные температуры.

Пригладил волосы. Вышел в дымный, гомонящий зал. Несколько женщин в годах заинтересованно стрельнули глазами. Иногда я нравлюсь таким женщинам. Полубрюнет, полушатен, выправка почти военная. Живот отсутствует. Поджарый, точный в движениях мужичок.

Зря вы так со мной, дамы. Никакой я не поджарый. Если я поднимаюсь с первого этажа на четвертый, у меня одышка. Я хронический алкоголик. Весь в долгах. Почти ничего не зарабатываю. Имею бронхиальную астму, уголовную судимость, невралгию и дырку в правом носке. Я продвинутый, закоренелый неудачник с большим стажем.

А Юра, подлец, уже сидел на моем месте, за моим столом, курил мои сигареты и стряхивал пепел в мою пепельницу. Развалясь в своей обычной, излишне вольготной, почти хамской позе. Казалось, еще секунда – и положит ноги на стол.

– Чего тебе надо? – грубо спросил я. – Откуда ты взялся? Тебя же нет. Тебя убили пятнадцать лет назад.

– Все так, – ответил Юра. – Убили и закопали. Считай, что я плод твоего воображения. Обитатель темных глубин мозга.

– Тогда убирайся обратно. Туда, откуда взялся.

– Извини, я пока тут побуду. Здесь интересно. Весело.

– Вам повторить? – спросила, появившись сбоку, утомленная официантка с плохо накрашенными ногтями.

– Мне – коньяку, – сказал я. – Моему другу – виски. Четыре порции в один стакан.

– А где ваш друг?

– Она права, – мягко сказал Юра. – Не надо мне четыре порции в один стакан. Обойдусь.

– Только коньяк.

Девчонка пожала плечами и исчезла. Помимо моего, она обслуживала еще пять столов. За каждым выпивали шумные бесцеремонные компании. В их окружении я, одиноко сосущий что-то дорогостоящее, выглядел нетипично. То ли пиздострадатель в поисках сговорчивой подруги, то ли опытный пьяница, оттягивающий момент возвращения в семью.

– Ну ты и жук, – произнес Юра с восхищением. – Я за тобой уже два часа слежу.

– Следишь? – враждебно переспросил я, не веря, что он – это он. – Следят следователи!

– А чего ты к словам цепляешься? – обиделся старый друг.

– Ладно, извини. Что же ты уследил? Юра хмыкнул.

– Ты приобрел в дешевом магазинчике флягу коньяка, усосал ее в укромном месте, а потом, уже готовый, хороший, пошел в ресторан, взял копеечную чашку кофе и полстакана того же коньяка. Я понял про тебя, что ты пьяница. Хитрый. Не хочешь много платить за мало алкоголя. Или наоборот: хочешь много платить за мало алкоголя...

– Есть такое, – признался я, ощущая очень редкую для себя эмоцию – стыд. – На сегодняшний день мой дозняк очень крутой, Юра. Равняется примерно килограмму крепкого в течение дня.

– То есть ты увлекся, – понял друг.

Его глаза не утратили яркого блеска, но если минуту назад этот блеск казался теплым, золотым, то сейчас зрачки отливали ледяной ртутью.

– Увлекся? Наверное, да.

– Ты даже и не пополнел.

– Извини, – с гордостью сказал я.

– Какой твой боевой вес?

– Сейчас – семьдесят.

– Молодец. Бьешься?

– Уже несколько лет не бьюсь.

– Не с кем, что ли?

– Некогда.

– Это плохо. Бейся, брат. Хоть изредка.

– Я бы рад, брат. Но времена изменились.

– Перестань. Времена всегда одни и те же.

– Это спорная телега.

– Времена всегда одни и те же, – повторил друг. – В любые времена проще всего напиваться, а потом вяло дрейфовать вдоль алгоритма... Ты плоховато выглядишь. Кстати, возьми-ка мне еще жвачки.

– Зачем я стану покупать тебе жвачку, если тебя – нет?

– А ты купи. Это действие будет означать, что для тебя я – есть. Существую.

– Ты и так существуешь. Со жвачкой или без жвачки. Ты для меня особая фигура. Все эти пятнадцать лет ты всегда находился рядом со мной. Я советовался с тобой почти каждый день. Для меня ты не погиб. Мертвые спасаются в нашем подсознании, словно в ските, в дальнем монастыре. В нужный момент они приходят на помощь. Влияют и советуют...

Друг с интересом огляделся и даже ухитрился подмигнуть каким-то дамам.

– Значит, тебе понятно, почему я здесь. А теперь ответь, с какой стати ты пьешь посреди рабочей недели? У тебя что, праздник? Или отпуск?

– Отмечаю очередную коммерческую неудачу.

– А может, тебе вместо пьянки все-таки следует в спорт-зальчик сходить? Побиться с кем-нибудь? Постучать по груше? Или по челюсти спарринг-партнера?

– Здоровый образ жизни, – саркастически отреагировал я, – есть натуральный самообман. У меня же все подсчитано. Регулярные походы в спортивный зал отнимут у меня около сорока часов и около пятисот долларов в месяц. Проще и выгоднее снимать стресс в кабаке, нежели в фитнес-центре.

– А что такое «фитнес-центр»?

– Спортивный зал.

– Почему это теперь так странно называется?

– За пятнадцать лет язык изменился. Тебе, как журналисту, процесс перерождения языка должен быть понятен.

Юра усмехнулся, но появившееся было в его глазах озорство опять сменилось печалью.

– Какой я журналист. Я не написал ни одной статьи. Я вор и бандит. За это меня убили. Лучше бы меня убили за статьи в газетах, чем за кражи и вымогательства.

– А за что, кстати, тебя убили? И кто? Я не смог это выяснить.

– А выяснял?

– Так... – уклончиво ответил я. – В основном коллекционировал слухи. Менты убийц не нашли.

– Я знаю.

– Кто это сделал? Принесли жвачку, и друг засунул пластинку в рот, поломал белыми зубами двадцатилетнего мальчишки и громко зачавкал.

– Кто ж тебе скажет. Я разозлился и решил, что надо выпить еще.

– Не хочешь – не говори.

– Не скажу, – ответил друг. – И, кстати, больше не пей. Тебе хватит. Пойдем-ка лучше пройдемся. Счет, пожалуйста!

– Может, ты за меня еще и заплатишь?

– Могу. Я все могу за тебя сделать. И даже без твоего согласия.

– Откуда у тебя деньги?

– Все деньги в этом мире принадлежат мертвым.

Тут Юра извлек из кармана пачку купюр толщиной с «Капитал» Карла Маркса. Я развеселился и выхватил богатство из его рук.

– Немецкие марки! Швейцарские франки! Послепавловские тысячерублевки! Где ты это взял?

Старый друг обиделся и отобрал у меня свое богатство.

– Я от своих денег неотъемлем.

– Прекрати говорить афоризмами. Это моветон. А бумажки свои спрячь и никому не показывай. Франки, кроны, марки, крузейро, песеты и лиры больше не имеют хождения. Теперь существует единая валюта. Евро. Выглядит вот так.

Юра осторожно взял желтую бумажку и провинциальным жестом рассмотрел ее на свет.

– Какая-то фигня, а не деньги. Фантики.

– Тем не менее. За пятнадцать лет произошло много важного, брат. Два дефолта, реформа и деноминация... Вот, полюбуйся. Это новые русские деньги.

– Новые?

– Да.

– А старые?

– Выбрось.

– Еще чего. Все-таки деньги. Пригодятся... Я уплатил по счету и повел друга прочь, ощущая в голове дурноту. Впрочем, я крепкий винопийца и потерей самоконтроля не страдаю. Никогда не шатаюсь и веду себя смирно. Непонятно только, почему сейчас на мне белые спортивные штаны с синими лампасами? И почему так спокойно и легко на душе, словно мне не тридцать шесть, а двадцать, словно я еще не отравлен неудачами?

– Стой, – сказал я и вытер пьяные сопли воротником распахнутой дубленки. – Давай-ка, Юра, здесь расстанемся. Что-то мне не по себе.

– Перестань, – беспечно ответил друг. – Пройдемся. Покажешь мне новую жизнь.

Но мне не хотелось прохаживаться на публике в прикиде времен расцвета солнцевской братвы, и я с усилием пробормотал:

– Тебя – нет. Ты всего лишь один из обитателей моего подсознания. Глубоководная рыба. Из тех, у кого перед носом болтается светящийся маячок. Дураки во тьме приплывают на свет, а там – пасть с зубами...

– Зря ты так. Я не тварь зубастая. И никогда ею не был. Я лишь хотел, чтобы мои мечты сбылись. А сейчас – не мешай.