Альковные секреты шеф-поваров - Уэлш Ирвин

Говорят, что скоро в барах нельзя будет курить. Тогда уж лучше сразу их поджечь, не дожидаясь, пока хозяева сами это сделают, чтобы получить страховку, потому что в некурящий бар ни один клиент носа не покажет. Сигаретный дым определяет самую сущность питейного заведения — от никотиновой копоти на стенах до хриплого, натужного кашля завсегдатаев. Сейчас, правда, завсегдатаев не так-то много: я, да два беззубых хроника, забивающие козла за столом, да старый боксер у стойки.

— Н-ну,— рычит он,— как жизнь?

Да, точно, его зовут Сэмми.

— Порядок, командир. Как сам?

Старик пожимает плечами, типа «разве не видно?». Я думаю в ответ: неужели так плохо? Ставлю ему пиво — старшим надо помогать. Даже если на кредитной карте долги. Раз имеешь работу, значит, можешь позволить себе угостить человека. Он принимает подарок как должное, едва кивнув. Затем щурится, пытаясь сфокусировать мутный взгляд.

— Бев Скиннер, парикмахерша… Ты же ее сын?

— Угу.

— Да уж, Скиннеры… Улица Теннант, старые добрые… Джимми Скиннер, это твой дед. По матери… А отец у тебя повар…

Я внутренне содрогаюсь. Заглядываю ему в глаза.

— Что?

Старик теперь настороже, думает, не сболтнул ли лишнего. Я уже слышал эти басни. Наша соседка миссис Брайсон, перед тем как окончательно выжить из ума, тоже говорила, что мой отец повар. Я списывал это на старческий маразм. А Трина и Вэл молчали, как партизаны, мать их здорово подковала. Зато старый алкаш Сэмми — он, похоже, что-то знает.

— Твой батя,— повторяет он неуверенно.— Поваром работал, нет?

— А вы были знакомы?

Его зрачки бегают, как символы в окошках игрового автомата, в унисон с туманными воспоминаниями. Но джекпот мне не светит, потому что стреляный воробей Сэмми затаился, ушел в глухую защиту.

— Не-а. Спутал с другим.

— С кем же, интересно?— спрашиваю я вызывающе.

Старый хрен поднимает брови. В его глазах, уже давно, казалось бы, подернувшихся пеплом, медленно разгораются боевые угли.

— Ты его не знаешь!

Я вижу, куда идет дело, и поспешно приканчиваю пиво. Не хватало еще махаться с пьяным стариком в засранном баре. Такая драка независимо от исхода сулит лишь одно: позор молодому, у которого не хватило ума ее избежать.

— Ну ладно, будь здоров.— Я встаю, направляюсь к выходу. И чувствую, пересекая зал, что его взгляд неотрывно сверлит мне затылок… Хлопает дверь — я оказываюсь в дождливой ночи, на пешеходной улице у подножия Литского подъема.

Я заглядываю в пару заведений, добавив к общему счету еще шесть кружек «Гиннесса» и три двойных виски — залпом, без передышки. Алкоголь оглушает, как кувалда. Дома меня ждет Кей, вся в слезах. Заводит песню про свою карьеру, про танцы, про то, как мне плевать на ее будущее и вообще на все,— и в конце концов уходит. Мир скомкан, как после автомобильной аварии. Я пытаюсь возражать, но она смотрит сквозь меня. А я смотрю сквозь выпитое. Мы бесконечно далеки друг от друга, хотя и бредем бок о бок по руинам наших жизней.

Она пришла танцевать.

Я не замечаю ее присутствия — и страдаю, когда ее нет. В пустой квартире невыносимо сидеть одному. Выбегаю под дождь, снова прохожу мимо бара на улице Дюк — и вижу, заглянув в окно, как болтается на метафизическом ветру опьянения старый боксер, а рядом осуждающе качает головой успевший присоединиться к нему кореш Басби.

Мне хочется зайти туда и…

Мимо, мимо!..

Не помню, как добираюсь до дома матери. Не помню, как она отпирает дверь. Помню только свой крик:

— Значит, повар, да?! Мой отец был поваром? Кулинарил папочка!

Мы начинаем друг на друга орать, и я повторяю как попугай:

— Повар, повар, повар, повар…

И вдруг в ее глазах появляется странное выражение — не злоба, а скорее насмешка, и она спрашивает:

— Ну и много он тебе обедов приготовил, сынок?

Я выбегаю, хлопнув дверью, решив, что не буду разговаривать с этой упрямой старой шлюхой, пока она не скажет правду…

Вернувшись к себе, устало поднимаюсь по ступенькам, отпираю дверь… Вот оно. Лежит на каминной полке. Мое сердце останавливается.

Кольцо. Обручальное кольцо, которое я подарил Кей.

К этому я просто не готов. Да и можно ли приготовиться?

Мой отец, мой бедный папа! Такой хороший человек, никогда мухи не обидел. За что ему такое? Почему? Да еще и мамина скорбь — непрерывная, мучительная… Даже хуже, чем смерть отца. Все навалилось так внезапно, я просто не готов. Сломался. Не знаю, что делать. И Кэр со мной не разговаривает, молчит, как немая.