Гечевара - Чепурина Мария

– Понимаешь… Ты ведь не забыл, как взяли нашего Гургена? Если вдруг узнают, что я посещал такое заведение, да ещё и втайне от товарищей, меня ведь заподозрят! Все решат – раз я там был или мог быть, то я и виноват!

Алёша замолчал.

– Ну, что, не скажешь?

– Ладно, ладно, не скажу, – негромко буркнул Лёша.

– Ой… Который час? Блин, ведь сейчас начнётся! – вдруг вскричал Сергей.

– Что начнётся?

– Да «За стенкой», что ещё! Вчера на самом интересном прекратилось! Я пошёл, Лёш!

Алексей схватил Сергея за рукав:

– Послушай, блин, Серёг! Конечно, я буду молчать и всё такое… но ведь это же не дело! Чёрт, тебе лечиться надо!

– Но «Мак-Пинк» закрыли! А-а! – застонал Сергей. – А мне же, мне же надо как-то расслабляться!

Он внезапно извернулся, оторвался от Алёши и умчался в сторону общаги.

«Бред», – решил Алёша.

В эту самую секунду взгляд его упал на новой здоровенный транспарант с рекламой:

«Стань нонконформистом! Хавай Сникерс!»

Если бы на другой день программист Серёжа подошёл к фаст-фуду, столь, как оказалось, им любимому, наверное, решил бы, что он бредит. У дверей «Мак-Пинка», а вернее, бывшего «Мак-Пинка», рассекала птичка Чежик. Птичка была человеческого роста и болталась около кафе туда-сюда, вручая всем рекламные листовки. Кажется, прохожим это нравилось, и они улыбались птичке из игры, брали рекламу, норовили прикоснуться к перьям. Да, Алёша тоже их потрогал. Ещё в раздевалке, где Василий, почему-то из кассиров ставший… хм… клоуном, натягивал костюм.

– Я просто поражаюсь, – сказал Лёша.

– А чего такого? – удивилось содержимое живой игрушки. – Я бы на их месте тоже заработал на этой фигне. Ведь птичка обалденно популярна! И никто не знает, кто её придумал. То есть, можно брать бесплатно.

– В общем, да, – сказал Алёша. – Всё логично. Но, блин, тут такие перемены!

Он напялил униформу. Раньше все фуфайки были в дырках, пятнах несмываемого жира и так далее. Теперь всё изменилось. Блуза оказалась совершенно чистой, абсолютно новой, ярко-чёрной и с портретом революционного вождя. У кассиров и помощников кассиров были Маркс и Энгельс, а кого носил Алёша, как и все стюарты, – сами догадайтесь.

Несмотря на бурные события в стране и перемены, столь стремительные, резкие, в общественном сознании, Двуколкин ну никак не мог предполагать, что заведение ТАК изменится. Во-первых, надо было привыкать к названию: над дверью вместо старой вывески отныне гордо значилось «Мак-Панк». А во-вторых, за время краткой перестройки поменялось остальное. В смысле, поменялось вообще всё. Двуколкин стал работником крутого, неформального и антиглобалистского фастфуда.

Лёша вышел в зал. Когда-то интерьер его был красно-жёлто-розовым. Теперь преобладали чёрный, красный, хаки и коричневый – цвет дерева. Последним отличались мусорные тумбы, выкрашенные под ящики с оружием (сразу вспоминался эпизод с Алегрия-дель-Пио). Красная звезда огромнейших размеров украшала чёрный потолок; по её краю шли малюсенькие лампочки. Вдоль всей длины прилавка написали: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а листки, по-прежнему из суперской мелованной бумаги, те, что клали вниз подносов, словно обгорели. В них, как в подпольных прокламациях, народ воодушевлённо призывали занимать места стюартов, дворников, кассиров и посудниц. «У нас выгодно, престижно, неформально!» – уверял Пинков и Ко.

Конечно, изменилось далеко не всё. Стремление к экономии осталось, и поэтому в подсобке Алексей нашёл те самые тряпицы, что не так давно стирал и вешал на верёвочку. Но, взяв одну из них и подойдя к прилавку, чтобы, как обычно, протереть его от пыли, коей не имелось, он увидел, что меню прерадикально изменилось. И начальству надо отдать должное: «cheбургера» там не было. Пинков и его Ко, как оказалось, обладали более живым воображением и не взяли этого названия, сочинённого до них. Зато в меню возникли «Партизанский», «Подрывник» и «Трудовой» – салаты, сэндвич «Двойной Робеспьер» и «Фак-кола». Все пиццы имели названия насквозь нецензурные: видимо, это должно было стать необычной и смелой приманкой. «Шварцвальдская вишня», «Медовый орешек» и прочие торты пошли в общем стиле, став «Жирным буржуем» и «Эксплуататорской кровью» (Цветков: «ешь богатых!»). А чая не стало. Его заменил всем известный матэ как любимый напиток Гевары. Конечно, в пакетиках.

Зал был пустым, и работать, когда нет Снежаны, когда всё равно не увидят, Алёше претило. Он снова пошёл в раздевалку. Внутри на скамейке сидела Ирина. Она как всегда наслаждалась общением с мобильным. Ирина листала картинки. Экранчик одну за другой демонстрировал фотки Артёма.

«Фанатка», – решил Алексей.

И от нечего делать спросил:

– Непривычно, ведь правда?

– О чём ты? – спросила Ирина, взглянув на него полным жадности, страха и совершенно лишённым признаков разума взором.

– Ну как. Обо всём. Ты читала меню? Всё теперь по-другому. Так странно…

Ирина молчала с минуту. Потом, отыскав, наконец, нужный файл у себя в голове с походящим готовым ответом, сказала:

– И чо? У нормальных людей теперь как бы везде так. Чего, под «Макдоналдс» косить, что ль? В него в прошлом веке ходили.

Алёша слегка удивился, узнав, что за время ремонта в «Мак-Пинке» («Мак-Панке»!) для Иры прошёл целый век. Что ж, бывает!

– Эй, слышь? – вдруг спросила Ирина. – А правда, что как бы Артём Тартаков – он из нашего города?

– Смотришь «За стенкой»?

– Все смотрят!

– Ну, да… Я вот тоже смотрел. Говорят, что из нашего. Он тебе нравится, да?

Ира, обычно смотревшая мрачно, как зверь, исподлобья, взглянула на Лёшу иначе, пытаясь придать выражению лица романтический вид:

– Ну! Он клёвый! Ы-ы! – сообщила она.

Алексей присел рядом. Он даже поверить не мог в то, что их пропаганда коснулась Ирины! Её, бедной жертвы, захваченной в щупальца медиакратии, псевдогламурной души. Неужели возможно? Ирина – соратник… Так странно представить! Она, наконец, поняла, что все лгали, что Правда и Жизнь – там, где бунт и где разум, а не в мире журналов, картинок, жвачек, наклеек и глупых фантазий о жизни модели! Возможно, ещё совсем малость – и Иру увидят со знаменем на баррикадах!

– Послушай, – сказал Алексей, – но, по-моему, «Жирный буржуй» для названия торта – маленько вульгарно. И все эти звёзды там, под потолком… Ну, и Чежик у входа. Мне кажется, это нечестно! Я даже сказал бы, похоже на цирк. На насмешку.

Ирина опять посмотрела на Лёшу лишёнными смысла глазами.

– По-моему, – продолжил Двуколкин, – вот так вот использовать мысли, идеи, которые поднял Артём, – это бред. Этот новый «Мак-Панк», по мне, хуже, чем старый!

Ирина ехидно сказала:

– Ты что, как бы любишь гламур, потреблятство? Не хочешь свободного творчества и контркультуры… э-э… альтернативы?

Двуколкин не думал, что Ира сумеет всего за неделю узнать и запомнить такое число новых слов.

– Что ты, нет! – сказал он. – Я совсем не к тому! Ты взгляни: например вот столы цвета хаки, салат «Партизанский»… Ну это ж смешно! Ведь, по сути, осталось, что было!

– Сейчас хаки модно, – ответила Ира. – Это цвет нонконформизма, к твоему сведению.

– Да знаю я!

– Ну и вот. Если ты конформист – то иди и читай свою Рыбскую! У тебя мещанское сознание, ты не понимаешь субкультуры андеграунда…

– Чего-о-о? Это я – не понимаю?!

Десять дней назад Ирина обзывала ложное сознание «совковым» и о Рыбской, авторше романов о богатых, отзывалась более лестно. Алексей был оскорблён до глубины души. Выходит, то, во что он так глупо уверовал, – перерождение Иры – даже близко не светило! Значит, она просто заменила в лексиконе (если только знала это слово) слово «Голливуд» на слово «андеграунд» как мерило красоты и блага!

Лёша возмутился, вспыхнул:

– Ты совсем без головы! Сама, поди, и смысла-то не знаешь, что такое «конформист», ни Маркса не читала, ничего – а всё туда же! Вон, гляди, вцепилась в телефон! Ха! Тоже мне, нашлась бунтарка!

– Вот только не надо мной манипулировать, – ответила Ирина. – Знаю, знаю. Ты сейчас начнёшь пиарить свою партию! Но я к вам не пойду, даже не думай, я как бы не масса, я не потребитель, я неординарная и творческая личность!

А потом ещё добавила:

– Пол вымыл?

Алексей ответить не успел.

– Приветики! – слащаво объявила Ксюша, появившись в раздевалке.

На ней были кожанка с жуткими железными заклёпками и чёрная бандана с надписью «Металлика». Ксюша скинула кожанку, а потом за нею вслед и блузку – в этот раз она пришла без лифчика.

Алёша пошёл в зал.

– Гляди-ка, застеснялся! – зазвучал ехидный голос Иры ему вслед.

– Наверно, комплексует, – поделилась с нею Ксюша. – Или эти… как их… предрассудки буржуазные!

Народу было море. Новый имидж заведения привлёк массу любопытных и, конечно, увлечённых Тартаковым, Чежиком, прогрессом и Омлетовым. Алёша поотвык работать, и примерно к середине смены он валился с ног. А новые и новые подносы для уборки появлялись без конца. Поэтому обдумывать крутую трансформацию «Мак-Пинка» Лёша был не в силах, хотя после открытия обнаружил многое, над чем следовало пораскинуть мозгами.