Альковные секреты шеф-поваров - Уэлш Ирвин

— Думаю, вы слишком упрощаете,— фыркнула Кларисса и резко отвернулась.

Грэйми, увивавшийся поблизости, сухо улыбнулся.

— Здесь такие взгляды поддержки не найдут.

Скиннеру вдруг захотелось поговорить с проститутками — узнать, как они смотрят на национальный вопрос. Он попытался встретиться глазами с самой симпатичной, одетой в голубую обтягивающую блузку, но девушка была занята: ее руку настойчиво ласкал один из юношей.

— Сколько вам лет, мистер Скиннер?— поинтересовался Роджер.

— Двадцать пять.— Скиннер решил накинуть пару лет, чтобы по возможности избежать нравоучительной проповеди.

— Хм-м…— с сомнением протянул Роджер.

Кларисса вновь повернулась и заговорила, обращаясь исключительно к Роджеру:

— Вы читали статью Грегора в последнем выпуске «Современной Эдины»? Он там дает достойную отповедь некоторым любителям обобщений,— она кольнула Скиннера взглядом,— которые болтают, не зная фактов.

— Срезали, сдаюсь!— Скиннер осклабился и отошел поближе к шампанскому, поминая выражение «кто платит, тот и заказывает музыку».

По предложению де Фретэ все переместились на кушетки. Грэйми подскользнул к Скиннеру и ловко подлил ему в шампанское светло-голубой жидкости из прозрачной бутылки.

— Вы у нас впервые,— улыбнулся он.— Это поможет расслабиться.

В глазах у него по-прежнему сверкали ледышки.

Поколебавшись не более секунды, Скиннер поднес бокал к губам и отхлебнул. На цвет и вкус шампанское не изменилось, даже пузырьки бежали как обычно.

Кибби! Слава яйцам, что ты есть.

Напиток его и вправду расслабил: руки-ноги отяжелели и разбухли. Скиннер благодушно позволил Роджеру и Грэйми снять с себя куртку. Налетела легкая тошнота, потом столь же легкое чувство голода… потом реальность расплавилась, и Скиннер вяло свалился с подушки на пол, успев подумать, что, должно быть, Роджер его толкнул.

В груди что-то давит. Трудно дышать. Легкие будто отмерзли. Кто это рассказывал, что у дедушки было железное легкое?.. У меня легкие из железа. Надо, наверное, кричать, звать на помощь, брыкаться. Но что-то мудрое и доброе шепчет: не бойся, пустое, чему быть, того не миновать… Хорошо бы вот так умереть — спокойно, мудро, без страха…

Скиннер не сопротивлялся, хотя мог бы, если бы захотел. Ему расстегнули ремень, стянули брюки, трусы. Рывком раздвинули ноги — безвольные, как мертвое мясо. В лицо уперся пыльный ворс ковра, еще пуще затруднив дыхание. Скиннер скосил глаза и увидел ниточку света, пробивающегося из-под далекой двери. Сверху навалилась мягкая тяжесть. В анус вломилось нечто твердое, горячее — и начало ерзать. Кто-то вошел в него. Наверное, Грэйми. Или Роджер. Кто-то из них. Над ухом скрежетали зубы, словно лежащему на нем человеку было больно. Словно ему тоже вломили в зад. Наверное, так оно и было. Горячая боль втиснулась глубже, раздирая тело напополам, травмируя внутренности — даже сквозь подушку наркотика. Сверху долетали ожесточенные ругательства.

— Грязный сучонок, северный брит! Вот тебе! Н-на! В твое вонючее англоебучее дупло! Тупая крыса, щенок! Британский прихвостень!

Замутненному сознанию эти лютые крики казались добрыми и успокаивающими, как мамина колыбельная.

Первый насильник отстрелялся, его сменил второй. Скиннер с трудом различал в розовом мареве, что рядом корячится обнаженный Ануар, принимая сзади грузного незнакомца, очевидно, пришедшего позже. Де Фретэ стоял на коленях перед Клариссой, засунув ей голову под юбку, и старательно вылизывал у нее между ног, а она кривила губы и смотрела на Скиннера с пристальным презрением. Две проститутки, раздевшись, ласкали друг друга на лиловом матрасе под аккомпанемент одобрительных мужских голосов, которые делались то тише, то громче, как далекие радиостанции на пустынном шоссе.

Потом наступило забытье.

Очнулся Скиннер один, в той же комнате. Натянув штаны и обувшись, он тихо выскользнул за дверь. Каждый шаг отдавался внутри нестерпимым жжением, от жопы до кишок. Скиннер чуть не кричал от боли, по щекам бежали слезы. Доковыляв до дома, он осторожно потрогал растерзанный анус: палец окрасился кровью.

Скиннер чувствовал себя наивным дурачком, которого облапошили, трахнули и бросили. На душе было темно. Он вспомнил о мистическом заклятии. Поможет ли ему сон? Забравшись под одеяло, он скорчился и затих, подрагивая от боли, в ожидании целительной волны. И волна накатила, утащив его в пучину.