Сердце на ладони - Шамякин Иван Петрович

— В бригаду вошло четыре отряда и спецгруппа.

— Однако штаб бригады должен был знать о тех связях, которые наладили отряды. Семен Парфенович, что вы можете сказать об этих вот документах? Я разыскал их в партархиве. Оригиналы написаны Варавой.

Гукан взял бумаги, и они задрожали в его руке.

«Волнуется старик, — отметил Шикович с уважением, — задело за сердце напоминание о погибшем товарище». Гукан встал и подошел к рабочему столу. Взял там очки. Вернулся, сел и долго читал три короткие записки.

— Кто такой Доктор, «Хирург», Маруся, Настя? Вот что меня интересует.

Гукан оторвался от бумаг, пытливо посмотрел на писателя сквозь очки, потом — поверх них. Покачал головой, вздохнул.

— Не помню, брат. Марусь связных у нас был добрый десяток. Которая из них? Видишь ли, что я тебе скажу, Кирилл Васильевич. Варава был интересный человек. Но у него было много чудачеств. Не в укор покойному. Была, у него страсть к приключениям, иной раз прямо-таки авантюрного характера. Помню, его еще на обкоме пробирали за какую-то рискованную операцию. Он создал такую сложную агентуру, навыдумывал столько самодеятельных кодов и шифров, что мы потом не могли разобраться что к чему. И вместе с тем, скажу я тебе, был доверчив, как ребенок. Его агенты потом проваливали наших людей. Да и сам он погиб из-за этой своей чрезмерной доверчивости. Волка хотел приручить. Пошел на встречу с начальником полиции. А тот, гад, вместо трех человек охраны, как договорились, взял тридцать. Устроил засаду. Они уже сошлись, начали беседовать, когда их окружили. И Прокоп, чтоб не попасть к ним в лапы, взорвал гранату. В кармане. Самого насмерть. Начальнику полиции ногу оторвало…

Об этом Шикович знал. И писал. Ничего нового и ничего такого… обидного для кого бы то ни было Гукан не сказал. Объективная, спокойная оценка людей и фактов, которые стали уже историей. Шикович шел сюда, собираясь передать рассказ Яроша, особенно ту часть, которая касалась Савича. Сказать, что жива дочь доктора. Но должно быть именно потому, что Гукан говорил о Вараве, о подпольщиках и связных, как о далеком прошлом, а он, Кирилл, последнюю неделю жил среди них, словно среди близких и дорогих людей, Шиковичу расхотелось рассказывать о Савиче, о Зосе. Забирая у Семена Парфеновича бумаги, он тоже вздохнул.

— Нелегко, видно, теперь докопаться до истины.

Гукан снял очки и потер пальцами глаза, как будто очень утомил их, прочитав три записки. Спросил:

— Сидишь в архиве?

— Сижу.

— Таких мелких загадок там много. А вообще, Кирилл Васильевич, — Гукан вскинул голову, улыбнулся, — неужто тебя не волнуют проблемы сегодняшнего дня, что ты забрался в погреб к Сыроквашке? Такие события!. К съезду идем. И к какому съезду! Читаешь — дух захватывает.

— А эти проблемы, — Кирилл хлопнул ладонью по свернутым копиям, — по-вашему, пора похоронить? — В голосе его звучало раздражение.

Гукан вспомнил о происшествии с сыном этого рьяного исследователя партизанских архивов.

«Зачем притворяется, что его больше всего интересуют сегодня дела подпольщиков?»

— Почему похоронить? Пускай копаются историки, их хлеб. А у нас с тобой достаточно насущных задач. Занялся бы ты сыном лучше. Вот проблема!

— Почему вдруг сыном?

— Как почему? Ты что, не знаешь? Ай-ай-ай! Вот тебе и на! Видишь, до чего доводят архивы. Дорожки в парке подметает твой сын.

Шикович хотел встать и не смог; непонятная сила придавила его к стулу. Он мгновенно догадался, что значит — подметает дорожки. В первый момент было ощущение, будто его облили грязью.

Гукан увидел, что попал в самое больное место. Он не злорадствовал, у него тоже есть сыновья, правда, уже самостоятельные люди. Попытался смягчить:

— Да, преподносят нам дети сюрпризы.

Он встал и отошел к окну. Еще что-то говорил. Шикович не слышал. Вслед за первым ощущением растерянности начала подыматься злоба. Против Славика. Против Гукана. Против себя: безвольный человек, собственного сына не мог воспитать! Гукан извинился и нажал кнопку звонка. Сказал секретарше:

— Кто там на очереди? Просите. Шикович встал и, не прощаясь, направился к двери.

— Заходи, Кирилл Васильевич. Я, может быть, вспомню фамилии связных. Маруся, говоришь? Поищу адрес Ткачука, начштаба нашего… Где-то у меня записан.

На улице Кирилл почувствовал, что его бросило в пот. Достал носовой платок и старательно вытер лицо, лоб, шею.