Сердце на ладони - Шамякин Иван Петрович

Куда идти? Повернул в парк.

«Погляжу, умеешь ли ты хоть подметать. Рос, не зная забот. А вышел в жизнь и не можешь шагу ступить по-человечески… Как ты посмотришь мне в глаза? Я не скажу тебе ни слова. Встану и буду смотреть… Подметай!., Подметай!..»

Шикович особенно любил глухие уголки за прудом. Но вряд ли там станут подметать. Поэтому он сперва обошел все дорожки поближе, в более людной части парка. Играли дети, дремали на скамейках, уронив газеты на колени, пенсионеры. Молоденькие мамы читали толстые романы. Бабушки вязали шерстяные чулки. Неистовство, растерянность прошли. Даже злость утихла. Хотелось встретить сына, и рос страх перед этой встречей.

Он должен был заставить себя двинуться дальше по густо затененной дорожке. Только обойдя и эту половину парка и не встретив никого, кроме двух влюбленных пар, Шикович с облегчением вздохнул. Понял: глупо искать сына здесь. И хорошо, что он не увидел Славика с метлой в руках под надзором милиционера. Неизвестно, сумел ли бы он сдержаться. Нельзя, в конце концов, устраивать из ареста Славика трагедию. Заработал — пусть несет наказание. Что он, однако, натворил? В редакции, наверно, знают.

В новом здании было прохладно и тихо. Шикович поднялся на второй этаж, заглянул в приемную редактора, в кабинет заместителя. Пусто. Зашел в свою комнату; заведующий отделом, очевидно, обедал. На его столе лежала рукопись: рецензия на премьеру областного театра, состоявшуюся месяца два назад. «Новый спектакль». Кирилл со злостью зачеркнул название. И начал править текст, хотя это совсеи не входило в его обязанности. Живого места не оставил. Работа увлекла. Вместо правильной, но пресной жвачки получилась живая, остроумная, едкая статья о неудачном спектакле.

В дверь заглянул Адам Рагойша, заведующий промышленным отделом, низенький человек с мясистым носом, широким лбом и странной лысиной: суженной впереди и широкой на макушке.

— Ты здесь? — спросил Рагойша входя.

— Нет, меня нету.

Шикович не любил этого человека. Не любил прежде всего за завистливость. Рагойша завидовал всем. Ему, Шиковичу, за то, что он имеет право не сидеть в редакции, а писать очерки и фельетоны дома, да еще на даче. «Дай мне такие условия — и я напишу не хуже. Каждый напишет». Завидовал заведующему сельхозотделом Лагощкому, что у того пятеро детей, а он бездетный. Придирчиво осматривал каждое новое платье, блузку корректора Майи Гутор. Подозрительно шептал: «Откуда она это берет? На свои заработки?» Его почему-то многие боялись, даже редактор. Рагойше хотелось, чтоб и Шикович его побаивался. Но Кирилл как-то в компании сотрудников пригрозил, что выведет Рагойшу в сатирической повести и даже фамилию сохранит. Рагойше это передали, и с тех пор он стал искать дружбы.

Неприязненный ответ на свой нелепый вопрос Рагойша принял как шутку. Засмеялся. Усевшись напротив, взглянул на рукопись, которую правил Шикович, удивленно свистнул:

— Ни рожек, ни ножек не осталось. Кто писал?

— Я.

— Сам себя так правишь? — удивился Рагойша. — Ну-у? Здорово! — и пошутил: — Толстой. Только не Лев.

Но, должно быть, усомнившись, потянулся к выправленным страничкам, чтобы взглянуть на заглавную. Кирилл прижал странички локтем. Автором рецензии была сотрудница редакции, к которой Рагойша относился недоброжелательно. И Шикович не хотел давать ему лишний козырь против этой женщины. Рука Рагой-ши застыла на столе, пальцы легли на рукопись. Посинела розовая лысина — обиделся, что Шикович будто не доверяет ему. Но тут же нашел выход из неловкого положения. В левой руке он держал книжку. Теперь положил ее на стол. Это была повесть Шиковича, недавно вышедшая из печати. Кирилл удивился. Поднял голову от рукописи, с интересом посмотрел в выпуклые, как у больного базедовой болезнью, глаза Рагойши. Глаза были холодные, а лицо расплылось в улыбке.

— Вот купил. Надпиши на память. Сам подарить не догадаешься.

Кирилл знал, что в придачу ко всем своим качествам заведующий промышленным отделом еще и скуп; книги покупает, редко. И то, что он купил его повесть, приятно удивило и даже пощекотало авторское самолюбие. Кирилл сразу подобрел. Взял книжку, задумался, что написать, чтоб не вовсе по шаблону.

— Сколько гонорара отхватил?

— Три.

— Ого! Куда девать будешь?

— Половину тебе отдам.

И — странное дело! — эта, казалось бы, невинная шутка, оскорбила Рагойшу. Он вскочил со стула, нос его и уши побурели. Зло бросил: