Воронья дорога - Бэнкс Иэн

«Это волшебство»,– помнится, думал я, когда мы путешествовали однажды на Бенбекулу. Я тогда был уже достаточно большой, чтобы вникать в отцовские рассказы, но и достаточно маленький, чтобы вникать по-детски. «Волшебство. Время – это волшебство. И геология тоже. Физика, химия – все эти красивые и важные слова, которые произносит отец, все это – волшебство».

Я сидел, прислушиваясь к двигателю. Мама рулила, отец находился на переднем пассажирском сиденье; его локоть, обтянутый рукавом рубашки, был высунут из окошка «вольво». Мы с Джеймсом и Льюисом сидели сзади.

Двигатель ровно урчал, и я, помнится, подумал: смешно, что эти давным-давно отжившие растения превратились в нефть, а нефть превратилась в бензин, и машина, заправленная бензином, обрела голос. Это сейчас в наших лесах даже змею редко встретишь, а когда-то здесь кишели огромные динозавры, и динозавры тоже умирали и превращались в нефть, и голос машины похож на гневный утробный рев доисторического ящера. Выходит, что его последний смертный вздох, его последний крик земная твердь сохраняла все эти миллионы и миллионы лет, и сейчас он звучит снова – на узкой дороге безвестного островка, по которой отдыхающее семейство Макхоунов катит на север.

Я выглянул в открытое окно: слева от нас под лучами летнего солнца блистал махайр.

* * *

– Прентис! Прентис! О Прентис, помолись за своего отца!

– Здравствуйте, дядя Хеймиш,– сказал я, когда тетя Тоуни привела нас в спальню, где лежал мой дядя, одетый в хлопковую пижаму и красный шелковый халат с синими драконами. Сдвинутые шторы создавали в комнате полумрак. Пахло яблоками.

– Мэри! О Мэри! – увидел дядя Хеймиш мою мать.

Он сложил ладони, прищемив между ними черный носовой платок. Небритый, на голове колтун. Никогда я не видел его таким неряхой. Перед ним стоял широкий лоток на коротких ножках, на лотке – полусобранная мозаика-головоломка.

Я подошел к кровати, протянул руку, сжал молитвенно соединенные ладони дяди, чуть подержал и отпустил.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что дядя Хеймиш составляет мозаику картинкой книзу. Каждый картонный фрагмент был обращен к нам серой изнанкой. Мама ненадолго обняла Хеймиша, и мы опустились на стулья по обеим сторонам кровати.

– Я приготовлю чай.– Тетя Тоуни бесшумно скрылась за порогом.

– И печенья принеси! – крикнул в уже затворенную дверь дядя Хеймиш и широко улыбнулся – сначала маме, потом мне. Но уже через секунду казалось, что на лице вот-вот появится плаксивая гримаса, а из глаз потекут слезы.

Дверь снова отворилась.

– Что ты сказал, дорогой? – спросила тетя Тоуни.

– Ничего,– ответил дядя Хеймиш, и вновь его губы – только губы – тронула улыбка и вновь исчезла через миг.

Дверь затворилась. Дядя посмотрел на мозаику, шевельнул пару фрагментиков, поискал для них места в сложенной части мозаики. Ее перекошенный нижний край, большие щели между отдельными фрагментами, крошечные обрезки пестрого картона, а также лежащие у подушки маникюрные ножницы разоблачали мухлевщика.

– Спасибо, что пришли,—рассеянно произнес он, возясь с серыми картонками. В голосе звучала такая скука, как будто к дяде Хеймишу по какому-то рутинному делу притащились рабочие с фабрики.– Я вам очень благодарен.

Мы с мамой переглянулись. Похоже, она опять была готова заплакать. Мы оба наплакались, когда Эшли высадила меня у ворот лохгайрского дома, но с тех пор мама держалась молодцом. В первый же день мы посетили милейшего адвоката Блока, а на следующий он соизволил нанести нам визит, каковую услугу, судя по тону звонившей нам секретарши, мы обязаны ценить, как ценят простые смертные благодеяния особ королевской крови и высших церковных иерархов. Я даже слегка удивился, что он, высадясь из «мерса», не стал ждать, когда мы преклоним колени и поцелуем его туфлю.

Мы связались с похоронным бюро, отшили несколько репортеров, а Льюис из Лондона уверил нас, что он сейчас ничем помочь не в силах. Наконец удалось разыскать Джеймса, который вместе со своим классом путешествовал по Австрии. Он должен был успеть к похоронам, одна из сопровождавших учительниц согласилась приехать с ним.

Папа остался верен себе: его архивы пребывали в жутком беспорядке. Разрозненные листы бумаги, безымянные папки, непонятные картотеки. И солидного вида компьютер – вот если бы только кто-нибудь из нас умел с ним обращаться… В тот день, когда я вернулся, мы с мамой долго стояли и глядели на эту машину, понимая, что внутри может находиться что-нибудь ценное и надо бы заглянуть, но даже не представляя себе, как эта чертова штуковина включается. Инструкция по использованию куда-то запропастилась, а мама отродясь пальцем не дотрагивалась до клавиатуры. Мой же опыт пользователя ПК состоял из тактики отстрела хищных инопланетян и перманентного давления на клавишу непрерывного огня.