Когда явились ангелы (сборник) - Кизи Кен

10.00. Небо чистое, синее и светлое. Воздух сладок и хладен. На обочинах уже собираются толпы – послушно и тихо. НОАК и милиция все равно вездесущи.

10.15. Бригада мотоциклистов выстроилась и к забегу готова, ослепляет великолепием: белые кители и синие брюки, алебастровые шлемы и меловые «хонды».

10.25. Последняя машина, которую пропустили по перекрываемой дороге; забитые выжидающими наблюдателями автобусы; бибикают такси.

10.26. Все замерло. Тихо. Сколько людей – и такая тишина! Какое смирение. Какая власть! И какая беспокойная неуверенность – перед своей же властью. Мужчины кашляют и сплевывают; женщины с полотенцами, прижатыми ко ртам…

10.28. Участники трусят по обширной площади к линии старта, нервные и яркие, в разномастных нарядах, словно стая воздушных змеев трепещет на ветерке, ожидая, когда ее запустят в небо.

10.35. Проносится трусцой полк НОАК (им уже не нравится, когда их называют хунвэйбинами), словно несообразные манекены в слишком плотно пригнанной одежде.

10.54. Взлетает, падает, колеблется на ветру, снова взлетает шар-транспарант, развевая длинный красный приветственный хвост.

11.00. Фургон с громкоговорителем советует всем сохранять спокойствие, не заступать за обозначенные линии, не шуметь…

11.05. Секунда в секунду выстрел: они стартовали! Ни крика, ни возгласа. Тупоносый джип цвета хаки с трафаретными буквами «ККНР»^[208] едет впереди бегунов по краю дороги, сигналит и фактически наезжает на зрительские массы. Американский писака трусит к своему наблюдательному пункту и раскладывает стул. Вот и они, лидирует кореец. На площади наконец воспаряет воздушный шар.

Позади прочих марафонцев – гуща китайских бегунов. В самом хвосте – юноша Ян. Писака показывает кривой мизинец – напоминает про общую косточку счастья. Ян салютует в ответ.

К следующему повороту Ян пробивается в гущу гущи, а хвост достается крошке Блину, взъерошенному как никогда, в майке Пекинского универа, с перевернутым номером.

– Сколько еще осталось? – пыхтит Блин.

– Всего двадцать четыре мили, – отвечают спереди.

Двадцать километров точнехонько на запад по улице Фусин к бамбуковому помосту, возведенному в Гучэне, и двадцать километров обратно, потом снова круг по площади к финишу. Маршрут ведет мимо множества достопримечательностей: Запретный город, Военный музей Китайской Народной Революции, Народный крематорий со зловещим плюмажем желтого дыма… и миллионы, миллионы людей. Это главнейшая достопримечательность – мириады лиц, и каждое лицо сигналит по-особому, как магнитофонная лента воспроизводящей головке, и сигналы эти слагаются в песню, и лица сливаются в одно. В каждом марафонце навеки запечатлится единый волнующийся черноглазый образ: Лицо Китая. Никто больше такой достопримечательности не увидит.

Это лицо опадает, когда фургон с громкоговорителем сообщает китайцам, что их чемпиона и фаворита Сюй Ляна среди бегущих нет. После вечера в Великом зале чемпион захворал и выбыл из состязания. Неучастие Сюя жутко огорчило китайских бегунов и привело к жуткой перемене в Чжоа, друге Яна. Чжоа был лучшим марафонцем Китая после Сюя. Теперь, когда фаворит пал, Чжоа должен подхватить упавшее знамя. Ян заметил, что навалившаяся на друга ответственность вредит сосредоточенности и, как следствие, его движениям. Ян видит, что друг слишком сильно мотает головой; это на Чжоа не похоже. И еще руки раскачиваются из стороны в сторону. Нерационально, как нерационально.

Когда бегущие скрываются из виду, толпам остается глазеть лишь на журналистов – и наоборот. Как те ни улещивали Мудэ, следовать за бегунами им не разрешили. Американцам сообщили, что для наблюдения за марафоном им вполне хватит телевизора в поставленном на стоянку автобусе для прессы – равно как прочим иностранным журналистам.

В автобусе яблоку негде упасть. Американский редактор остается спорить; фотограф сваливает в кошмарном приступе обиды на весь мир. Писака мечется по площади, таскает за собой стул – ищет вдохновение. Находит скопление китайцев, глядящих в картонную коробку на складном столике. Внутри коробки – цветной телик с прыгучим изображением передовых бегунов. Писака раскладывает стул и присоединяется к скоплению. Красавица со вчерашнего банкета делит стул с писакой и переводит телекомментатора. Писака достает из сумки термос с джином и тоником и наполняет чашку. Так-то лучше! Вдохновение еще может найтись.