Когда явились ангелы (сборник) - Кизи Кен

– Ах ты, китайско-питсбургский коммуняка-шейлок!

– Только как мы к нему подкатим? Надо оторвать парня от его инструкторов…

– Возьмем его с собой на завтрашнюю экскурсию по Великой стене! – заорал фотограф, разверстывая добавочную полосу. – Что скажешь, мистер Редактор?

– Начать с того, что они с Блином не похожи, – заметил редактор. – Глаза разные. Носы. Дай мне посмотреть на твой паспорт, Блин, потому что, я боюсь, даже если замаскировать тебя под ребенка, таможеннику одного взгляда хватит…

Он замолчал, уставившись в открытый документ.

– Господи помилуй, Блин; как ты сумел сфоткаться на паспорт в этих чокнутых очках?

– Мне их доктор прописал, – объяснил Блин.

Узрев парня в банкетном зале, журналисты ринулись к его столику и вновь поздравили; каждый пожал ему руку и показал мизинец – намек на разросшийся заговор имени косточки счастья. Блин перевел приглашение съездить вместе к Великой стене. Вьюнош заморгал, покраснел и взглядом попросил совета у инструктора. Тот объяснил, что это невозможно; завтра по графику все китайские бегуны посещают Государственный сельскохозяйственный выставочный центр. Но спасибо за ваше любезное.

По прибытии к своему столику Блин с писакой успели состряпать гору альтернативных планов приватного подката к парню – Блин последует за ним в уборную… Блин скажет, что парню позвонили в вестибюль… – но всю их фантазию перещеголял не кто иной, как неистощимый на сюрпризы мистер Мудэ.

– Инструкторы сказали мне, что вы великодушно пригласили на экскурсию нашего юного представителя нацменьшинства, – сказал Мудэ, причалив к столику. Сегодня он надел обычный спортивный пиджак и не повязал галстук. – Я говорил с мистером Вэньлао и мистером Цюйсанем, и мы все считаем, что от освещения этой поездки в прессе наши страны только выиграют. Кроме того, нам сообщили, что малыш Ян никогда не бывал у Великой стены. Китай задолжал юному герою экскурсию, вы не считаете?

Это соображение сочли разумным. Мудэ спросил, как продвигается репортаж. Все лучше и лучше, сказал ему писака. Мудэ поболтал еще немного, потом откланялся.

– Простите меня, но не тот ли это танзаниец, который сбил американца? Я должен его поздравить. Что до нашего юного меньшинства, я позабочусь о том, чтобы для вашего удобства были сделаны все приготовления. Спокойной ночи.

– Вот черт, – промямлил редактор, когда Мудэ отошел. – Вот черт.

На следующий день настрой Мудэ оставался праздничным, а облачение еще более упростилось – он надел куртку для бега и «ливайсы». Мудэ тормозил автобус по первому требованию фотографа. Хохотал над едкими наблюдениями Блина по части придорожного Китая. Излучал благополучие. Он понимал, что исполнил поручение. Никаких происшествий, и он много чего узнал об американском образе мысли. Как говорят янки, он в теме. И когда после пешего спуска с Великой стены Блин спросил, нельзя ли им с мистером Яном пробежаться вместе до посадки в автобус и долгой обратно дороги в Пекин – «для расслабона», – Мудэ отреагировал своей самой хипповой фразой, словами, которые он приберег ровно для такого случая:

– Нормалёк, парни. Жарьте сколько влезет.

Блин не переставал хохотать, пока они с Яном не скрылись за поворотом.

Журналисты играли с армадой школьников на пятачке с автобусом, а мистер Мудэ курил с шофером. Туристы кишели кишмя. И Великая стена корчилась над иссеченной местностью, точно каменный дракон-честолюбец – огромнее песчаных червей Дюны^[212], массивнее Великой пирамиды Гизы.

Но не величественнее. Даже и не сравнишь. Как Чудо Мирового Класса, Великая стена на деле скорее повергает в трепет, нежели возвышает. Чувствуется, что эта каменная змеюка не растянулась бы на три тысячи миль и тридцать веков без какой-то всеохватной, всё и вся искажающей паранойи. Великая пирамида говорит: я вознесусь до небес. Великая стена говорит: быдлованам вход воспрещен. Китай говорит: нужно позволить двадцатому веку войти! Стена говорит: быдлованы поналезут везде – станут снимать рекламу пива, покупать кока-колу и заниматься всякой хуйней. Двадцатый век говорит: я вхожу, мне плевать на быдлованов, плевать на стенку… я вхожу, потому что Время не может взять и свалить, забыв о четверти населения земного шара, верно же?

Стена не отвечает.

Прошел почти час, и два бегуна вышли из-за поворота. И Блин уже не смеялся. Поймав взгляд писаки, он кивнул и прошевелил губами: «Он согласен». Угрюмо. Из заговора улетучился вдруг весь азарт. Блин напялил синие очки, забрался в автобус и уставился в окно. Ян сел в другом конце салона и стал смотреть на другую сторону дороги.