Когда явились ангелы (сборник) - Кизи Кен

А в дупле на верхотуре Шельмец от изумления глаза протирает.

– М-да, – вынужден признать он, – фиговина эта бегать могёт.

Тут ведмедь спускается с горки к огромному гранитному валуну у ручья, где жил Кроль Долгоух. Послушал чуток – ухом к каменюке, – а потом лапу пейсятого размера подымает – все выше и выше, на сколько двойные ножищи его задрать смогут, – подымает, значит, как огромный мохнатый свайный молот, и одним топом гранитную крепость бедняги Долгоуха обращает в песочницу прям над столом, за которым кроль завтракает.

– Ах ты пентюх с Озарков! – верещит Долгоух, выковыривая песок из долгого уха диким пастернаком. – Это мой завтрак, а не твой. И тебе достает наглости топотать еще тут по нашему Дну, собственность нашу крушить да уединение нарушать, а ведь тебе тут даже не водопой!

– Как ни жаль мне, братец, но я – ВДВОЙНЕ ВЕЛИКАН, и ВСЯ земля, по которой я топочу, – моя. Я все высокогорья ДОГОЛА обглодал, а предгорья съел ДОЧИСТА. И байбака слопал, который бегает, а теперича Я! СЪЕМ! ТЕБЯ!

– А я убегу, – говорит кроль.

– Я тоо-же могу, – отвечает ведмедь.

– Я упрыгну, – говорит кроль.

– Я тоо-же, могу, – говорит ведмедь, а сам скалится и пялится да кролю зловредно усищами ворочает.

Долгоух усиками пару мыргов вертанул, а потом шмыг по участку, только пыль песочная клубами под пятами, как от мотороллера на крутой грунтовке. Да только ведмедь – за ним, будто груженый лесовоз со ската покруче. Долгоух почти до ограды на краю донного пастбища добежал, долгие ухи да локти уже подобрал – и прыг в колючки по воздуху, ни дать ни взять выводок перепелиц – шустро, да так далеко!

Да только старый ведмедь-великан своими старыми великанскими ножищами за ним – скок, ни дать ни взять выводок ракет ревущих, и в самом этом скоке своем кроля хвать – и подхватил, и проглотил его целиком, с ухами, локтями и всем прочим попрыгунством.

– Не обманул старый бродяга, и прыгать он ловок, – признает Шельмец, зенки вылупив из спаленного окошка своего на верхотуре.

Дальше идет ведмедь туда, где сонно струится Уиттиеров ручей. И хватает он ручей за бережки, и единым злобным махом – ах! – и переломил его, что твою кроватную пружину. А от этого Ласточка Ласси Вилохвостик – чпок из берегового будуара своего, не надраишь тут больше ноготки свои, прямо в воздух – кулебяк! – и шмяк в опустевшее русло вместе с оглоушенными головастиками и гольянами.

– Ах ты захолустный хулиган! – шипит Ласси. – Ах ты буян буерачный! Ты зачем это из буераков своих убег и наши речки рвешь? Тут тебе не твоя лужа в ладушки играть!

– Да я, барышня, я – я Вдвойне Великан, и ЛЮБАЯ лужа, где я в ладушки поиграть пожелаю, – моя. Буераки я стрескал буявыми, а захолустья – холодными. Сожрал байбака и сожрал кроля. А теперича Я! СЪЕМ! ТЕБЯ!

– А я убегу, – говорит ласточка.

– Я тоо-же могу, – отвечает ведмедь.

– А я упрыгну, – говорит ласточка.

– Я тоо-же могу, – говорит ведмедь.

– Я укарабкаюсь, – говорит ласточка.

– Я тоо-же могу, – говорит ведмедь и пастью своей желтозубой хлоп эдак хвастливо.

Ласси ему в ответ парочку мыргов щелк точеным зубастым клювиком, а потом – фьють! – и прочь, как пуля пистолетная. А ведмедь за нею – бубух, как метеор из пушки. Ласси из русла – как лосось на лету. А ведмедь за нею – как летучая акула. Она – на тополь и давай вверх карабкаться, как электрическое йо-йо на проводке. А ведмедь за нею – как лифт на реактивной тяге по смазанным пазам, ласточку догнал, захапал и заглотил целиком, с клювиком, коготками и прочим короедством.

И тут вышло так, что, пока ведмедь-великан дерево обымал да губищи свои облизывал – глядь! прям перед носом у него маленькое дупло, и оно – не что иное, как дверь в дортуар Шельмеца Горболыса.

– Да, судари мои, – вынужден тут признать Шельмец – И карабкаться ты горазд.

– ТЫ кто ТАКОВ? – рычит ведмедь.

– Я Шельмец Горболыс, и я все видел. И тут нам никак не разойтись: впечатление ты в меня впечатал – может, конечно, тебе и недодали по части чердака, но зато бега, прыга и карабка отвалили по двойной порции.

– И ЖОРРА! – рычит ведмедь в дупло. – Я ВДВОЙНЕ ВЕЛИКАН, и я сожрал…

– Знаем-знаем, – отвечает Шельмец, уши пальцами заткнув. – Горы горячими, а холмы холодными. Все это мы слыхали.

– А ТЕПЕРИЧА я СОЖРУ…

– Меня и целиком. Известное дело, – стонет Шельмец – Но я же убегу, правда?