Любовь и сон - Краули Джон

Она была матерью-одиночкой и как раз вела бракоразводный процесс с отцом Сэм.

— Любовью все интересуются. Сразу после денег и здоровья. А если молодые, то и прежде того. Господи, да любовь мне дает чуть не половину дохода. А Дома Любви все-таки нет. Странно, да?

Роузи внимательно посмотрела на тарелку Пу-пу,^[339] которую они заказали на троих, и выбрала кусочек запеченного в тесте яблока.

— Странно, — подтвердила она.

Но ей-то как раз не было никакой нужды в ответах на вопросы насчет любви или планов на совместное будущее с любимым человеком. Да и потребности она не чувствовала. Вэл права: для многих любовь — дело весьма важное, но для Роузи — уже нет. Она чувствовала (хотя так было далеко не всегда), что любовь утратила для нее всякий интерес — так же как другие популярные увлечения, спорт и политика, которые ее никогда не занимали.

Хотя это и разные вещи.

— А есть дома Здоровья и Денег? — спросила она.

— Конечно, — ответила Вэл. — Lucrum — это деньги, собственность и имущество. Valetudo, шестой дом, — Нездоровье. Болезни. А еще Mors: Смерть.

— А как насчет политики? Спорта?

Вэл в афронте вздернула голову, так и не выпустив крылышко из пальцев (большого и указательного).

— Для тебя это все хиханьки?

— В моем думе есть спорт, — кивнула Сэм.

— Где? — переспросила Вэл.

— В моем стародуме.

— А. Вот как.

— Ее старый дом, — сказала Роузи. — У одних детей — воображаемые друзья, а у нее — воображаемый старый дом. Говорит, что раньше она в нем жила. Он у нее всегда был. Как только заговорила.

— Ну конечно, — сказала Вэл. — И у тебя тоже, ты просто не помнишь.

Роузи попыталась объяснить, как у нее обстоят дела с Любовью.

— Будто все, что происходит, — не здесь, а там, где меня нет, — как будто я вижу все через стекло или на экране, и еще звук плохо доходит. Но то, что я слышу, меня пугает. Ну, как Футбол: я не знаю правил, а кругом орут во весь голос, все с головой в игре, а мне кажется, я одна думаю, что это очень опасная игра и кого-нибудь обязательно убьют.

— А что здесь удивительного? — нежно произнесла Вэл. — После того как ты прошла через то, что прошла. Ну, то есть, гос-споди!

Конечно, довод разумный. Даже слишком: он объяснял все, что произошло с Роузи, не поясняя ничего. Она опустила яблочко в холодный темный соус.

— Мамочка, я же говорю, ПОЙДЕМ, — уже не в первый раз сказала Сэм, но взрослые опять не обратили на нее внимания.

— Господи, я же тебе не рассказывала, — продолжала Роузи. — Прошлой ночью такое было. Сэм. Ходила во сне. Ага. Лежу в кровати, проснулась от шума — знаешь, как бывает, просыпаешься, если кто-то стоит рядом? Проснулась и вижу: возле кровати стоит Сэм.

У Роузи волосы на затылке зашевелились от ужаса, когда она поняла, что Сэм все еще спит и ничего не видит, а глаза ее открыты. Казалось, дочка рядом, а на самом деле — далеко в мире снов.

— Ты не поверишь. Подошла она к постели и что-то протягивает. Дала мне. Знаешь, что это было? Яйцо.

— Яйцо?

— Она, наверное, спустилась по лестнице, по всем ступенькам. В темноте, одна. И вернулась с этим яйцом. И положила мне в руку.

— А что ты сделала?

— Взяла. Сказала: «Спасибо». — Теперь Роузи сама этому удивлялась.

— Она проснулась?

— Нет. Повернулась и вышла. Я вылезла из постели и пошла за ней. Она вернулась в свою комнату и забралась в кроватку. Натянула одеяльце. Заснула.

Сэм — над столом торчала только ее голова — смотрела на женщин, изумлявшихся ей; слушая, как о ней говорят, она не выказывала удовольствия или гордости, но и не смущалась.

— Ты правда не хочешь пойти с нами? — спросила Роузи. — Я уверена, Бони будет рад видеть тебя. А если он слишком слабый, чтобы принимать гостей, я не смогу надолго остаться.

— Я не могу. Как я ее оставлю.

— С ней будет все в порядке. Я отвезу тебя завтра.

«Она» — это старая «букашка» Вэл, которая как раз претерпевала очередное хирургическое обследование в автомастерской неподалеку от «Вулкана», где они остановились перекусить.

— Нет, — ответила Вэл. — Я подожду. — Она продемонстрировала Роузи свой стакан. — И почитаю. Глянь, что я нашла в библиотеке.

Вэл вытащила большую, старую — не старинную, всего лишь старую, — книгу из своей вместительной, забрызганной грязью сумки, с которой она никогда не расставалась.