Йод - Рубанов Андрей

– «Авто-хим-торг».

– Ага, – сказал я.

– Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Говорит.

– Твоя фирма?

– Ну... – Я шмыгнул носом. – Допустим, моя.

Государев слуга поморщился.

– Слушай, Андрей. Давай быстро закончим и разбежимся. У меня дел куча. На пять вопросов ответишь и уйдешь. «Допустим», «не допустим» – перестань, ладно?

– Понял.

– Это твоя организация или не твоя?

– Сложный вопрос.

– Что ж тут сложного? – раздраженно спросил Михаил Николаевич. – Послушай, мне до твоей фирмы дела нет. Чем она занимается, как, куда и сколько – плевать. Ты имеешь к ней отношение?

В казенных кабинетах моя голова соображает быстрее, чем обычно, и мне удалось сформулировать правдиво, но и обтекаемо:

– Я ее создал.

– Так, – сказал жандарм. – А такого Ладомира Данилова – знаешь?

Я ожидал чего угодно, только не вопросов про сына хиппи. Аккуратно кивнул.

– Знаю. Грузчик. Молодой парень. А что он натворил?

Михаил Николаевич заглянул в некую бумагу и обрадовался.

– Правильно! Грузчик, восемьдесят третьего года рождения. Отлично, Андрей. Ты на правильном пути. А то – «сложно ответить»... У этого Ладомира Данилова изъята трудовая книжка. Там указано последнее место работы: «Автохимторг», общество с ограниченной ответственностью. Твоя подпись?

Я взял протянутый мне документ, бледную копию, присланную явно по факсу, и увидел знакомый оттиск печати и подпись: собственную фамилию. Подписывал не я – Миронов. Вот дурак, подумал я и ответил:

– Моя. А чья же еще? И фирма, и печать, и подпись. И Данилов мой. Я его нанимал. Фирма у меня маленькая, все решения принимаются мною единолично. Я лояльный гражданин, я все расскажу.

– Очень хорошо, – благосклонно произнес жандарм. 11

Я принял более непринужденную позу. Хотел даже закинуть ногу на ногу, но в последний момент передумал.

– А что этот Данилов? Оказался маньяком? Людей режет? Кожу с живых снимает и тетради шьет?

– Хуже, – пробормотал государев слуга. – Статья номер двести восемьдесят Уголовного кодекса. И еще – номер двести восемьдесят два.

– Я не силен в Уголовном кодексе.

– Верю, – сухо произнес Михаил Николаевич. – Этот твой грузчик, короче говоря, замешан в политике. Я его в глаза не видел и, чего он натворил, не знаю. Но статьи... – Он достал из ящика стола потрепанный томик, раскрыл и процитировал: – «Публичные призывы к насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации». Это номер двести восемьдесят. Плюс «Возбуждение национальной, расовой и религиозной вражды». Понял, что за фрукт?

– Понял, – сказал я. – Подпольный революционер.

– Почему ты решил, что он подпольный?

– Если б он не был подпольный, я бы знал. А я не знаю. Мне он сказал, что путешествует.

– Куда?

– По просторам родины.

– А ты? – спросил Михаил Николаевич.

– Что «я»?

– Ты – революционер?

– Нет, – сурово произнес я, вложив в ответ всю свою мегаломанию. – Абсолютно. В гробу я видел это все. И революцию, и контрреволюцию. Самая большая революция, возможная в моей стране, – это строительство приличной автомобильной дороги от Петербурга до Сочи. Здесь надо не митинговать, а построить хотя бы тричетыре дороги. Научиться жить не по-свински. Для начала, допустим, не ссать по подъездам...

Жандарм засопел и спросил:

– У тебя в подъезде ссут?

– Ссут.

– И у меня ссут, – вздохнул хозяин кабинета и неловко положил бледную ладонь на клавиатуру компьютера.

– Слушайте, – спросил я, – а он, этот Данилов, арестован, да? Сидит?

– Не знаю. Может, и сидит. Мне велено снять с тебя объяснения, и все.

– Он не похож на революционера.

– Вы все не похожи, – небрежно сказал Михаил Николаевич, вглядываясь в экран. – Все хорошие, честные, добрые. А потом оказывается, что один – террорист, другой – изменник. Сейчас ты мне улыбаешься, а завтра окажется, что ты тоже член организации «Черная рота». Как твой Данилов.

– «Черная рота», – повторил я. – Круто. И чем она занимается, эта «Черная рота»?

– Не твое дело. Зачем тебе знать, если ты не революционер?

Я все-таки закинул ногу на ногу.

– Михаил Николаевич, зря вы так. Я никогда не был революционером. Даже в молодости. В девяносто первом, когда люди бросались под танки, я работал. Искал человека, задолжавшего моим нанимателям сорок тысяч долларов. В девяносто третьем, когда жгли Белый дом, я тоже работал. Продавал вино. Я терпеть не могу митинги и знамена.