Полукровка - Чижова Елена

Женщина ахала, но Марта, поначалу сильно расстроившись, вдруг подумала: «Может, и к лучшему».

Бабушка, собиравшая в дорогу, ни словом не обмолвилась о поездных ворах. Не то что Маша. Как будто знала заранее. Выходит, бабушка все-таки может ошибаться. Наверное, потому, что судит по старым воспоминаниям. Вот и боится этих паспортных шифров.

Повеселев, Марта погладила чемоданную кожу и, успокаивая добрую женщину, заговорила о том, что оставила в Ленинграде подругу, которой должна послать телеграмму, а эта коробка... Конечно, она очень ценная, но самое главное – в чемодане. Этот парень не догадался украсть.

Радуясь за Машу, она винила себя за ротозейство: подруга предупреждала, да только она не послушалась.

Женщина подругу хвалила, и каждое доброе слово укрепляло Мартины надежды на чудо, в которое не верила ее бабушка.

Глава 18

 1

К середине лета Иосиф принял окончательное решение, однако оттягивал разговор. Для себя, неизвестно почему, он назначил крайнюю дату – первое сентября. В начале августа этот рубеж казался призрачно далеким. То, что для краткости он называл разговором, таковым стать не могло, поскольку Валя, в этом он был уверен, сделает все, чтобы превратить их разрыв в череду болезненных объяснений. Иосиф готов был облегчить ее страдания, взять вину на себя, но даже в этой безусловной готовности не находил залога близкого освобождения. Сколь ни поверхностными были его представления о девичьих душах, в них – в отличие от женских – он не прозревал способности к компромиссу. В середине августа, когда Валя засобиралась домой – проведать мать, срок еще казался внушительным. Она исчезла всего на неделю, но именно в эти семь дней он остро пережил радость одиночества, и страхи, связанные с объяснением, показались преувеличенными. В Ленинград Валя вернулась двадцать пятого. Решимость, накопившаяся в ее отсутствие, дала слабину в первый же вечер, но, ловя убывающие силы, Иосиф собрался с духом и приступил.

Будь Валя взрослой женщиной, она по достоинству оценила бы его деликатность. Пряча глаза, Иосиф говорил о том, что в сердце его живет огромная нежность и благодарность, однако их, в особенности принимая во внимание Валину юность, совершенно недостаточно, чтобы длить общую жизнь. Он уверял ее в том, что рано или поздно появится человек, который полюбит ее понастоящему. Такой любви, в силу не зависящих от него причин, сам он дать ей не может. Здесь Иосиф поморщился: глагол прозвучал неприятно, по-коровьи, вроде как дать молока.

Сказать по правде, он ожидал страдающих глаз, однако Валины глаза глядели бессмысленно. Она сидела в уголке дивана, подбивая подушку, и это действовало на нервы. Иосиф одернул себя и принялся излагать заново, на этот раз попроще. Результат оказался прежним: не покладая рук, она взбивала углы, словно готовилась ко сну. Прежде чем выйти на третий круг, он приблизился и, взяв за угол, дернул подушку на себя. Она отпустила безропотно.

– Сегодня не могу, – эти слова стали первыми.

Сгибая пальцы, Валя перечисляла дела, которые должна сделать, прежде чем уйдет. В списке стояло общежитие (заново договориться с комендантом), канцелярский магазин (купить писчебумажные принадлежности) и, наконец, уборка: кухня, ванная, туалет.

Последний пункт вызвал раздражение. Иосифу показалось, уборка задумана для того, чтобы разжалобить, однако, справляясь с собой, он ответил, что срочности нет. В конце концов, он и сам может съехать на неделю – пожить у родителей. По его представлениям, Валя должна была энергично отказаться, но она кивнула и отправилась на кухню.

Оставшись в одиночестве, Иосиф задумался о том, где ему теперь ложиться, но, так ничего и не придумав, раскинул единственный диван. Разговор, завершившийся нелепо, истощил душевные силы. Он заснул мгновенно и с тайным облегчением.

Утром, не открывая глаз, Иосиф повел рукой, но никого не обнаружил. Поднявшись, он вышел на кухню. Вали не было. Пережив счастливое мгновение, он наткнулся на женские тапочки, аккуратно выставленные в прихожей. Краткий осмотр убедил в том, что радоваться рано: Валины вещи лежали по местам.

И все-таки шаг был сделан. В курилке он охотно болтал о постороннем, но ближе к пяти стал поглядывать на часы. Даже себе Иосиф не признавался, что боится возвращаться. На работе он остался допоздна – проверить расчеты. Предлог был правдоподобным: материалы, относящиеся к их темам, за институтские двери выносить не дозволялось. Время от времени Иосиф нарушал запрет, однако не в этот раз. Режим, принятый в их ведомстве, именно сегодня показался дальновидным и мудрым.