Киномания - Рошак Теодор

Сославшись на Клер, чтобы представиться, я настрочил письмо и вместе с экземпляром моей брошюры, подготовленной для ретроспективы в Нью-Йорке, отправил в парижский институт на имя Сен-Сира. Никакой реакции. Прошли недели, месяцы — и по-прежнему никакого ответа ни на второе, ни на третье письма. Может, он уехал в путешествие, может, заболел, может, умер. Но моя репутация стояла под угрозой, и столь простые объяснения меня не устраивали. Молчание Сен-Сира раздражало меня, я разрывался между злостью и смущением. Я представлял себе, как он с пренебрежением читает мою писанину, задавая себе вопрос: «Это что это за хер такой — отрывает меня от дел всякими глупостями?» С другой стороны, а он-то что был за хер такой, чтобы смотреть на меня свысока?

Ну что ж, мой грант предусматривал и расходы на командировки. Придется, значит, поездить. Мне давно уже было пора отправляться по пути Касла — найти его затерянные в Европе следы. Вот он — мой шанс. Сначала в Париж, в самое логово жуткого Сен-Сира, — пусть-ка посмотрит мне в глаза. Потом (я надеялся, что там меня ждут более приятные ощущения) в Амстердам, воспользоваться давним приглашением Ольги Телл. И наконец, если только получится, поездка в Цюрих, чтобы лицом к лицу встретиться с таинственными Сиротками бури. Может быть, еще останется время посетить по пути нескольких коллекционеров, у которых хранятся два-три касловских фильма.

У меня наступили летние каникулы, и я отправился во Францию. Предупрежденный Клер, я не рассчитывал на то, что встреча с Сен-Сиром пройдет гладко. Мне не хотелось, чтобы моя поездка превратилась в нечто подобное интеллектуальным ордалиям, а потому я заложил в бюджет недельку фривольной парижской жизни со множеством впечатлений и развлечений. Если бы даже я выделил на все это целый год, то и тогда прелести всех красоток великого города не смогли бы компенсировать того, что произошло. Даже если ты ждешь, что с тобой обойдутся как с грязью под ногами, пережить такое отношение к себе не очень-то просто. Но мне некого было винить, кроме себя, — сам напросился на это унижение. После трех просительных звонков Сен-Сиру я был удостоен короткой аудиенции в кафе, в котором, как я догадался, он регулярно устраивал приемы. Во время каждого из трех звонков он пытался тараторить так, чтобы я ничего не понял, но мой французский оказался на высоте. Может быть, по впечатлило его, а может быть, сыграли роль мои постоянные ссылки на Клер. Наконец он сдался и согласился выкроить несколько минут в своем плотном расписании. Но и после этого он заставил меня ждать его в кафе больше часа, а появившись, не извинился.

Готовясь к этой встрече, я разузнал, что Сен-Сир возглавляет мятежную интеллектуальную группировку во французском киносообществе — новейшее скандальное направление. Такие течения во Франции возникали и исчезали с завидной регулярностью — все более дерзкие, а нередко и более невразумительные. Хотя я за этот краткий срок и успел прочесть немало о новом направлении, мои представления о том, что же являет собой нейросемиология, были довольно жалкими; все, что я вынес, — это профессиональный жаргон в окружении цифр. Сен-Сир подвел под свои работы необычную исследовательскую базу. Он получил медицинское образование, специализировался в нейрологии, о чем и свидетельствовали его научный язык, а также склонность к компьютерным расчетам. Прочтите три абзаца любого нейросемиологического труда, и вы окажетесь в сферах, к кино никакого отношения не имеющих. Ни тебе разбора игры, ни разговора о сценарии. Но зато можно многое узнать о лягушках. Или голубях. Или обезьянах. О том, как у них устроено зрение. Изредка упоминаются и существа человеческие.

По глубокомысленному стилю творений Сен-Сира я предполагал, что он гораздо старше или, по крайней мере, выглядит гораздо старше. Оказалось, что на вид ему не больше тридцати пяти. В остальном он был интеллектуальной культовой фигурой до мозга костей: надменность, непререкаемость, нескрываемая презрительность. Даже невысокий росточек придавал его фигуре что-то наполеоновское. Он, конечно же, был при бороде, в помятой одежде и в сопровождении свиты поклонников из четырех студентов — трех юношей и одной удивительно хорошенькой девушки.

Пригласив его за свой столик, я преподнес ему экземпляр моей музейной брошюры, напоминая о верительных грамотах. Да, он получил мою книгу. Словно стряхивая крошки со столика, он пододвинул мой дар одному из своих студентов, презрительно шмыгнув при этом носом.