Воронья дорога - Бэнкс Иэн

– М-м… класс! – сказал я.

Хелен взяла меня за руку и шагнула через порог узкой и низкой двери, что вела к парапетам. Широкое лицо было загорелым, тело выглядело похудевшим, окрепшим – Хелен уже открыла в Швейцарии лыжный сезон. Она носила ботинки фирмы «Мейндл», кожаные брюки, принадлежавшие еще ее матери, кашемировый свитер и военную летную куртку – видавшую виды, может быть, даже в Северной Корее, а то и в фашистской Германии. Черные, как смоль, волосы доставали до плеч.

Она взяла кружку:

– Угощайся. Что-нибудь слышно о нем?

– Не-а.– Я передал поднос Льюису и Верити, и они, издав одобрительные фонемы, взяли по кружке.

Хелен кивнула на уголок почтового конверта, торчавший из-под моей куртки.

– Все с наследством разбираешься? Я ухмыльнулся:

– Ага.

Мы стояли, потягивали горячее вино с пряностями, смотрели на север.

* * *

– Прентис? Это Эш. У него готово.

– У кого? У доктора Гонзо?

– Ага. Уже печатает. Бумаги тебе пришлет, а мне – е-мэйл. Я скину на флоп, совместимый с твоим «Компаком», и подвезу. Конечно, если ты еще модемом не разжился. Разжился?

– Нет, не разжился.

– Ладно, привезу. Устраивает такой вариант?

– Да, все отлично. Он… э-э… не сказал, что там за файлы оказались?

– Текстовые.

– И больше ничего не сказал?

– Угу. Прентис, он же не читал. Так, первые строки– убедиться, что это нормальный английский, а не абракадабра. Для него главное – задачку решить, а что там написано – неинтересно. Короче, там текст.

– Понял. Текст.

– Через несколько дней получишь. Авиапочтой.

* * *

Большой конверт из Соединенных Штатов прибыл этим утром, через пять дней после звонка Эш. На нем стоял обратный адрес: «Д-р Г., Денверский университет, шт. Ко, ф-т вычислительной техники». Я долго пялился на штуковину, лежащую под дверью на коврике. Во рту почему-то пересохло. Впрочем, у меня было легкое похмелье. Осторожно подбирая на удивление тонкий конверт, я подумал, что вскрою его после завтрака. А после завтрака решил: не будем спешить. Тем более что позвонила Верити и пригласила в замок. Был последний день 1990-го – ровно двенадцать месяцев после той проклятой вечеринки, когда миссис Макспадден отправила меня в погреб за виски. И вот мы все снова здесь, готовы праздновать, и я, пожалуй, этого жду с нетерпением, хоть и пытаюсь найти причины, которые бы сделали обходимым необходимый разговор с Фергюсом о мистере Руперте Пакстоне-Марре. А что, если спрашивать и не придется? Что, если ответ кроется в этом конверте? Мысли мои то и дело возвращались к версии, которая вполне имела право на существование. Что, если я делаю из мухи слона, усердно ищу скрытые связи, мотивы и замыслы там, где их нет; что, если я безосновательно дал волю воображению? Этак мне скоро везде будут мерещиться заговоры.

На протяжении всего семестра я добросовестно учился, и дела мои вроде пошли на лад. Профессор перестал раздраженно фыркать, читая мои рефераты; от него все чаще слышалось удовлетворенное кряканье и ободряющее хмыканье.

Между тем новейшая история нашего мира вполне однозначно катилась к войне, но лично у меня это не вызывало никаких чувств, кроме фонового стыда за род человеческий. Мама держалась неплохо, она взялась наконец за пресловутый клавесин, и свободная спальня в лохгайрском доме превратилась в мастерскую. Джеймс переставал чураться общества, во всяком случае в предрождественские уикенды он несколько раз снимал наушники плеера ради разговора, пусть и скованного, с иными разумными особями. Льюис на жизнь не жаловался, у Верити беременность проходила возмутительно легко, разве что иногда побаливала поясница да мочевой пузырь стал чутко реагировать на журчание текущей воды. И я, к собственному удивлению, с нетерпением дожидался встречи с ними обоими. Когда Верити мне улыбалась, в душе моей подавала признаки жизни старая боль… но это была скорее фантомная боль, чем настоящая.

Я посмотрел на ручные часы. Через четыре часа надо будет ехать в аэропорт Глазго, за Эшли. Она взяла билет на поздний рейс; я вызвался ее привезти. В этот день она до половины пятого работала в Лондоне, и если бы на стареньком «2CV» поехала в Шотландию, то едва успела бы к бою новогодних колоколов.

Я озирал северные небеса: нет ли там какого движения. Хотелось поскорее сесть за руль, и плевать, что ехать придется в сумерках, а потом и во мраке.

Ветер окреп и сделался порывистым; я прихлебывал глинтвейн. Леса – вечнозеленые и листопадные – уходили к полям и дальше к городу, взбирались и на восточные холмы.