Беатриче и Вергилий - Мартел Янн

Но конверт жег взглядом с письменного стола или, небрежно сложенный вдвое, возмущенно таращился из сумки Генри.

В конце концов немногословность эллиптической записки и местный адрес подтолкнули Генри к тому, чтобы установить местожительство тезки. Повод для хорошей прогулки с Эразмом. Он напишет этому Генри… Генри — какому? Генри взглянул на конверт — на обратном адресе имени не значилось. Не важно; он напишет Генри Неизвестному на своей обычной открытке: поблагодарит за внимание к своим творческим усилиям и пожелает удачи; подпишет разборчиво, но адреса не укажет. Здесь я проездом, черкнет он и бросит открытку в почтовый ящик загадочного Генри.

†

Через пару дней Генри написал тезке. О пьесе следующее:

«Интересно, просечет ли автор бессмысленность упоминания Данте?» — подумал Генри, переходя к новелле:

— Сара, я на прогулку. Пойдешь с нами? — спросил Генри.

Жена зевнула и помотала головой. Она уже слегка разомлела от благополучной беременности. Генри надел пальто и кликнул Эразма. Солнечный, но зябкий день лишь чуть-чуть воспарил над точкой замерзания.

Прогулка вышла не столь короткой, как полагал Генри. Глазами по карте он пропутешествовал гораздо быстрее, чем ногами по улице. Район был незнакомый. Генри оглядывал жилые и торговые дома, подмечая в их облике архитектурные различия, отражавшие историю города и его обитателей, и полной грудью вдыхал прохладный воздух.

Маршрут его пролегал через оконечность торговой улицы, где среди дорогих заведений с броскими витринами расположились пышный магазин для новобрачных, ювелирный салон, модный ресторан и в самом конце, на правой стороне, красивое кафе с большой террасой. Из-за погоды терраса пустовала, однако на кирпичном фасаде виднелась вывеска с кудряво дымящейся чашкой, обещавшей благоуханное тепло внутри кафе, за которым улица свернула налево, а затем тотчас направо. Вдоль левого тротуара вновь пошла галерея торговых заведений, справа тянулась глухая кирпичная стена высокого здания. Немного погода улица опять свернула, теперь направо. Видимо, петлистостью она была обязана внушительной громаде дома, заставлявшего ее огибать свои тылы. Генри с Эразмом шагали дальше. Заведения стали скромнее: химчистка, обойная мастерская, бакалейная лавка. Номера домов— 1919… 1923… 1929…— говорили, что до места назначения уже недалеко. Генри свернул за угол… и замер.

Повернув голову, с противоположного тротуара на него смотрел окапи, словно поджидая его. Эразм, заинтересованно обнюхивавший стену, зверя не видел. Дернув поводок, Генри пересек улицу. В большом трехгранном эркере стояло (хотелось сказать «жило») безупречно великолепное чучело окапи, помещенное в диораму знойных африканских джунглей, вьющиеся стебли которых выползали из эркера, становясь частью превосходной фрески-обманки на кирпичной стене. Зверь был приподнят на высоту девяти футов.

Окапи — странное животное. Ноги его полосаты, как у зебры, шоколадно-вишневое тело — как у крупной антилопы, а голова и покатые плечи — как у жирафа, к семейству которых он и принадлежит. Если об этом знать, можно заметить — окапи похож на короткошеего жирафа, отличаясь от него полосатыми ногами и большими закругленными ушами. Этот застенчивый одиночка — мирное жвачное, которое европейцы обнаружили в тропических джунглях Конго лишь в 1900 году, хотя аборигены знали его с глубокой древности.

Генри видел образчик первоклассной работы. Естественная поза животного и великолепно воссозданная среда его обитания вызывали восхищение. Среди городских джунглей вдруг возник изумительный пятачок тропической Африки. Казалось, зверь вот-вот вздохнет, и тогда иллюзия превратится в реальность.

Генри пригнулся к стеклу, отыскивая швы на животе или ногах чучела. Никаких следов — шкура на мускулистом теле совершенно гладкая и лишь кое-где покрыта рябью вен. Влажные черные глаза. Настороженные уши. Чуткие ноздри. Напружиненные ноги зверя, готового задать стрекача. Вся композиция обладала бесспорной достоверностью, точно фотография, сделанная репортером с места события. Объемность изображения в этом трехмерном фото усиливала «эффект присутствия», заставляя восхищаться мастерством его создателя. Казалось, еще секунда — и окапи удерет, как поступил бы дикий зверь, услышав щелчок фотокамеры.