Дорога перемен - Пиколт Джоди

Отец из разу в раз повторял, что ему не хватает терпения чинить все эти электрические штучки — как он их называл. Он велел мне найти моей энергии лучшее применение.

Когда мне исполнилось четырнадцать, я взял в библиотеке книгу по электронике и стал экспериментировать со всеми черными и красными мотками проводов, которые нашел в доме. Я увлекся этими спутанными клубками. Я разобрал свой будильник, а потом вновь его собрал. Разобрал и собрал телефон. Даже разобрал конвейерную ленту, которой мы пользовались, когда сортировали яблоки на продажу. Я стал интересоваться, что происходит внутри остальных вещей. Я все проделывал так, чтобы не привлекать внимание отца. Однажды в воскресенье я снял заднюю крышку с радиоприемника, но дальше побоялся и оставил снятую крышку рядом с ним до понедельника.

И тем же вечером яблоки начали гнить. Небывалый случай. У нас в саду полсотни гектаров, а эта болезнь, словно настоящая чума, прошла с востока на запад и медленно за одну ночь уничтожила пятую часть наших лучших деревьев. Весь следующий день мы опрыскивали, обрезали — пробовали всевозможные советы из книг. На другую ночь с деревьев осыпался сорт «макун». Отец потянулся за сигаретами, а ведь он бросил курить. Проверил остатки на сберегательных счетах. Глубокой ночью я пробрался на сеновал. Лежал в стоге сухой травы, представляя, как пространство под арочной крышей амбара над покрытыми морилкой балками наполняют звуки джаза и сладкоголосых сестер Эндрюс. Потом я прикрутил заднюю крышку на место.

Чуда не произошло, в тот год мы лишились половины урожая. И дело было не в этом чертовом радиоприемнике — виной всему паразит, название которого я начисто забыл. Но в четырнадцать лет откуда мне было знать? Крошечные белые мошки, как колорадские жуки, только еще хуже. Когда мои родители шесть лет назад переехали во Флориду, я таки починил радио. И хотя мне исполнилось двадцать, я по-прежнему ожидал услышать Герба Алперта. Но услышал Мадонну. При звуках ее искаженного, как на старом граммофоне, голоса я засмеялся.

И яблоки тут ни при чем. По-моему, я уже это говорил?

8

Оливер

Из статьи, которую садится писать Оливер для журнала «Млекопитающие».

Я надеюсь, они никогда не вернутся.

Глубокий анализ песен горбатых китов, обитающих у восточных берегов в северной части Тихого океана в низких и умеренных широтах (Пайн и соавт., 1983) и у западного побережья Североатлантического океана, свидетельствует о том, что со временем песни постепенно претерпевают кардинальные изменения, повинуясь неписаному закону перемен.

Ранее считалось, что горбатые киты поют только в зимние месяцы, когда прибывают на зимовку в низкие широты, и во время миграции к этим широтам и обратно (Томпсон и соавт., 1979 и др.). Наши наблюдения с июня по август в водах высоких широт отмели заповедника Стеллваген Бэнк, казалось, лишь подтверждали предыдущие выводы. Приблизительно в четырнадцати записях, сделанных во время летнего сезона, мы слышали лишь разрозненные звуки, а не песни.

Она обязательно вернется, в противном случае не увозила бы с собой Ребекку.

Но чтобы Оливер Джонс извинялся — не дождетесь! На этот раз виновата она. Ее одну нужно винить. У меня до сих пор на щеке след от ее пощечины.

До недавнего времени единственными законченными песнями горбачей, которые удалось записать в высоких широтах в местах кормежки вне зависимости от времени года, были песни, на которые ссылается Максвини и соавторы (1983) — две записи, сделанные в водах у юго-восточных берегов Аляски в конце августа — начале сентября. Эти записи, явившиеся результатом 155-дневного прослушивания на протяжении пяти летних сезонов, представляют собой сокращенные варианты песен, исполняемых во время зимовки горбатыми китами, обитающими у восточного побережья северной части Тихого океана, и содержат в себе материал, исполняемый в том же порядке, но в преддверии зимовки китами, обитающими у побережья Гавайев.

Не знаю, что на нее нашло. Она сама на себя не похожа. В последнее время она появляется, когда я меньше всего ее ожидаю, и требует от меня невозможного. Должна бы уже понять, что значит для ученого его работа — охота, выслеживание, предвкушение. И что теперь? Она ударила меня. И больно.

Самое удивительное — ее лицо после того, как она меня ударила. Кажется, ей еще больнее, чем мне. Все это я вижу в ее глазах — как будто над ней самой надругались и она перестала быть собой.