Почтамт - Буковски Чарльз

– Бетти! Бетти! Ты как?

Я повернул ручку. Дверь была незаперта. Разворошенная постель. На простыне ржавело громадное кровавое пятно.

– Ох, блядь! – сказал я и огляделся. Все бутылки пропали.

Я обернулся. Пожилая француженка, владелица меблирашек. Стоит в дверях.

– Она в окружной больнице. Ей было очень плохо. Вчера ночью я вызвала «скорую помощь».

– Она выпила всю эту дрянь?

– Ей помогли.

Я сбежал вниз по лестнице и прыгнул в машину. Оказался в больнице. Я хорошо знал это место. Мне сказали номер палаты.

В крошечной комнатке стояло три или четыре кровати. На одной напротив меня сидела женщина, жевала яблоко и смеялась с двумя посетительницами. Я задернул шторку вокруг кровати Бетти, сел на табурет, склонился над ней.

– Бетти! Бетти!

Я дотронулся до ее руки.

– Бетти!

Ее глаза открылись. Они снова были прекрасны. Ярко, спокойно синие.

– Я знала, что это будешь ты, – проговорила она. И закрыла глаза снова. Губы у нее потрескались.

В левом уголке рта запеклась желтоватая слюна. Я взял влажную салфетку и вытер. Я умыл ей лицо, руки и шею. Взял еще одну салфетку и выжал капельку воды ей на язык. Потом еще чуть-чуть. Смочил ей губы. Поправил волосы. Я слышал, как за шторками смеялись женщины.

– Бетти, Бетти, Бетти. Прошу тебя, попей водички, всего один глоточек, не очень много, один глоточек.

Она не отвечала. Я пытался напоить ее 10 минут. Никак.

В уголках рта снова выступила слюна. Я ее стер.

Потом поднялся и отодвинул шторку. Посмотрел на трех женщин.

Я вышел и обратился к сестре за конторкой.

– Послушайте, почему ничего не делают той женщине в сорок пять-вэ? Бетти Уильяме?

– Мы делаем все, что можем, сэр.

– Но там никого нет.

– Мы проводим регулярные обходы.

– Но где же врачи? Я не вижу ваших врачей.

– Врач ее смотрел, сэр.

– Почему вы просто бросили ее там?

– Мы делаем все, что можем, сэр.

– СЭР! СЭР! СЭР! ХВАТИТ МНЕ СЭРКАТЬ, А? Да спорим, если б на ее месте был президент, или губернатор, или мэр, или какой другой богатый ублюдок, в палате от докторов бы не продохнуть было, и они бы что-нибудь делали! Почему вы просто даете им умереть? Разве грех быть бедным?

– Я уже сказала вам, сэр, мы сделали ВСЕ, что могли.

– Я вернусь через два часа.

– Вы ее муж?

– Я раньше был ее гражданским мужем.

– Можно записать ваше имя и номер телефона? Я продиктовал и поспешил наружу.

Похороны назначили на 10.30 утра, но уже припекало. На мне был дешевый черный костюм, купленный и подогнанный в спешке. Мой первый новый костюм за много лет. Я отыскал сына. Мы ехали в его новом «мерседес-бенце». Я вышел на его след по клочку бумаги с адресом его тестя. Два междугородных звонка – и он у меня в руках. К тому времени, как он приехал, его мать умерла. Она умерла, пока я звонил. Этот парень, Ларри, никогда не вписывался в общество. У него была привычка угонять машины друзей, но в промежутке между друзьями и судьей ему все сходило с рук. Потом его зацапала армия, и ему как-то удалось пролезть в учебную программу, поэтому он, когда демобилизовался, попал на хорошо оплачиваемую работу. И тут-то перестал навещать мать – когда получил хорошую работу.

– Где твоя сестра? – спросил я.

– Не знаю.

– Хорошая у тебя машина. Даже мотора не слышно.

Ларри улыбнулся. Ему понравилось.

На похоронах нас было всего трое: сын, любовник и недоразвитая сестра хозяйки меблирашек. Ее звали Марша. Марша никогда не раскрывала рта. Она просто сидела с бессмысленной улыбкой на губах. Кожа у нее была белая, как эмаль. На голове – копна мертвых желтых волос и плохо сидящая шляпка. Маршу сюда вместо себя отправила хозяйка. Самой ей нужно было присматривать за меблирашками.

Разумеется, я был с очень мерзкого похмелья. Мы остановились хлебнуть кофе.

Похороны уже шли не так, как полагалось. Ларри поругался с католическим священником. Тот сомневался, была ли Бетти ревностной католичкой, и не хотел проводить службу. Наконец решили, что он отслужит половину. Ладно, полслужбы лучше, чем вообще никакой.

Даже с цветами получился косяк. Я купил венок из роз, из разных роз, и их сплели в венок. Цветочная лавка полдня его плела. Барышня из цветочной лавки знала Бетти. Они вместе пили несколько лет назад, когда у нас с Бетти были дом и собака. Делси звали барышню. Мне всегда хотелось забраться к Делси в трусики, но так и не удалось.

Делси позвонила мне.

– Хэнк, да что там такое с этими гадами?

– С какими гадами?

– С этими, в похоронном бюро?

– В чем дело?

– Ну, я отправила мальчишку на грузовике отвезти твой венок, а они не хотели его впускать. Сказали, что закрыто. Сам знаешь, туда путь не близкий.

– И что, Делси?

– Наконец они разрешили ему занести венок, но не дали положить его в холодильник. Поэтому мальчишке пришлось оставить венок внутри. Что за херня творится с этими людьми?

– Не знаю. Что за херня с людьми повсюду?

– Я не смогу приехать на похороны. У тебя все нормально, Хэнк?

– А может, приедешь меня утешить?

– Придется Пола взять с собой. Пол был ее мужем.

– Ладно, не стоит.

И вот мы ехали на половину похорон. Ларри поднял голову от кофе.

– Я напишу вам про памятник попозже. У меня сейчас больше денег нет.

– Хорошо, – ответил я.

Ларри расплатился за кофе, мы вышли и влезли в «мерседес-бенц».

– Постой минутку, – сказал я.

– Что такое? – спросил Ларри.

– Мне кажется, мы кое-что забыли. Я вернулся в кафе.

– Марша.

Та по-прежнему сидела за столиком.

– Мы уезжаем, Марша.

Она поднялась и пошла за мной к выходу.

Священник читал свою муру. Я не слушал. Стоял гроб. В гробу лежало то, что раньше было Бетти. Стояла жара. Солнце опускалось одной желтой простыней. Вокруг летала муха. На половине полупохорон явились двое парней в робах. Они несли мой венок. Розы завяли, завяли и умерли на жаре, и парни прислонили эту штуку к ближнему дереву. Под конец службы мой венок наклонился и упал лицом вниз. Никто его не поднял. Затем все кончилось. Я подошел к священнику и пожал ему руку:

– Спасибо.

Тот улыбнулся. Улыбались теперь двое: священник и Марша.

На въезде в город Ларри снова сказал:

– Я напишу вам про памятник. Я до сих пор жду этого письма.

Я поднялся к себе в 409-ю, выпил скотча пополам с водой, вытащил из верхнего ящика немного денег, спустился по лестнице, сел в машину и поехал на бега. Подъехал как раз к первому заезду, но играть не стал, поскольку не успел почитать программу.

Я пошел в бар выпить и увидел, как мимо проходит эта высокая квартеронка в старом плаще. Одета неважно, да я и сам не лучше – вот и позвал ее, негромко, но так, чтоб услышала:

– Ви, малышка.

Она остановилась, подошла.

– Привет, Хэнк. Как дела?

Я знал ее по центральному почтамту. Она работала на другом участке, возле поилки, но казалась дружелюбнее прочих.

– Тоска. Третьи похороны за два года. Сначала мама, потом отец. Сегодня – одна старая подруга.

Она что-то себе заказала. Я открыл программу.

– Давай посмотрим второй заезд.

Она подошла и оперлась на меня кучей ноги и груди. Под этим плащом что-то было. Я всегда ищу непубличную лошадь, которая может обставить фаворита. Если же нахожу, что фаворита обойти никто не может, ставлю на фаворита.

После тех двух похорон я приходил на бега и выигрывал. Что-то есть такое в похоронах. От них лучше разные вещи видишь. Каждый день бы похороны – глядишь, и разбогател бы.

6-я лошадь на голову уступила фавориту в забеге на милю. Фаворит обошел 6-ю после форы в два корпуса на начале отрезка. 6-я котировалась 35/1. Фаворит в этом забеге шел 9/2. Оба оплачивались в одном классе. Фаворит набрал 2 фунта, 118 вместо 116. 6-я по-прежнему несла 116, но они поменяли жокея на менее популярного, к тому же дистанция – миля и одна 16-я. Толпа прикинула, что если фаворит нагонит 6-ю на миле, то на оставшейся 1/16-й мили уж точно поймает. Логично, кажется. Но бега не подчиняются логике. Тренеры вводят своих лошадей в неблагоприятных, казалось бы, условиях, чтобы деньги публики на лошади не залипали. Смена дистанции плюс замена на менее популярного жокея – все указывало на галоп к хорошей цене. Я посмотрел на табло. Утренняя строка была 5. Сейчас табло гласило 7 к 1.

– Шестая лошадь, – сказал я Ви.

– Не-а, вылетит, – ответила та.

– Ага, – сказал я, пошел и поставил 10 на победителя, на 6-ю.

6-я взяла форы от самых ворот, впритирку прошла заграждение на первом повороте, а потом под легким поводом ушла вперед на корпус с четвертью на обратном отрезке. Весь табун – за ней. Они думали, что 6-я поведет их на повороте, затем откроется в начале отрезка и тут они наступят ей на пятки. Стандартная процедура. Но тренер дал жокею совершенно другие инструкции. В начале поворота парень отпустил тетиву, и лошадь прыгнула вперед. Другие жокеи не успели еще и в седла сесть, а 6-я уже гнала на четыре корпуса впереди. В начале отрезка этот дал лошадке чуть-чуть продышаться, оглянулся, а затем снова вжарил. Вроде вылезаю. Тут фаворит, 9/5, оторвался от стаи – ну и двигался же этот сукин сын. Корпуса просто пожирал, гнал и гнал вперед. Похоже, он собирался и мою лошадку проскочить. Фаворитом была 2-я лошадь. На середине отрезка 2-я отставала от 6-й всего на полкорпуса, и тут парень на 6-й пустил в дело хлыст. А мальчонка на 2-й пустил его в ход уже давно. Так они и прошли остаток отрезка, в полкорпусе друг от друга, так и пришли к финишу. Я посмотрел на табло. Моя лошадь поднялась до 8 к 1. Мы снова пошли в бар.