Мулей - Лу Эрленд

Помолившись, я сидела по часу в каждой из первых пяти комнат, а у протестантов даже два часа, потому что подумала, что раз протестан­тизм — та вера, с которой я росла, тут шанс по­лучить ответ должен быть выше. Но нет. Ничего. Ну и ладно. Не уверена, что я обращалась к пяти разным богам, а не к одному и тому же, если смот­реть в корень, во всяком случае, ни один из них не удостоил меня ответом. Возможно, бог предпо­читает не обращаться к человеку напрямую, не любит проявлять себя явно, а всегда скрывается за тем, что может быть истолковано по-разному. Нельзя рассчитывать на помощь, если не веришь, но трудно начать верить, пока не почувствуешь помощи.

В комнате гуманистов-атеистов я тоже не по­лучила никакого ответа, но по крайней мере по­сидела, кушая шоколад и расслабляясь, пока уми­ротворяющее воздействие ковровых панно на сте­нах и мягкого освещения не превратилось в свою противоположность и не начало раздражать до зу­да, я себя чувствовала будто в школьном кори­доре, где за закрытой дверью решается, готова я учиться в вальдорфской школе или нет.

Когда консультант по вопросам морали при­шла на службу, я уже пару часов дремала под дверью ее кабинета. Ей под тридцать, и если я верно поняла, она изучает -мораль и этику в уни­верситете Брюсселя. Она сразу стала суетиться, и я догадалась, что она не привыкла, что кто-то ждет ее прихода. Она отперла свой аквариум, се­ла за стол, поправила прическу, а потом кивнула мне — можно заходить. Я села на стул перед ее столом и спросила, может ли она дать мне совет, моральный, этический или другой, мне все равно, важно, чтобы я могла им воспользоваться. Она спросила, какая у меня проблема, и я рассказа­ла, что мама, папа и Том погибли в Африке, ну и так далее. Я ужасно сглупила и сказала, что они столкнулись с Африкой, английский у меня не блестящий, и я сама услышала, как по-дурацки выразилась: столкнулись с Африкой, хотя некото­рым образом именно это с ними и произошло, но все равно, так не говорят, и я засмеялась над со­бой, чем, видно, ранила морального консультанта, она села на стуле по-другому, я вела себя не по правилам и она, видно, решила, что я ее разыгрываю. Но потом она все-таки поняла, что я не шу­чу, что мне на самом деле плохо и требуется по­мощь. Тут она совсем разнервничалась и сказала, что серьезными вопросами не занимается, потому что ее компетенции достаточно только для мел­ких типично аэропортных моральных проблем. Каких например? — спросила я, и она ответила, что чаще всего к ней обращаются мужчины, у ко­торых в поездке случился романчик, и теперь они летят домой и раскаиваются и хотят знать, сразу ли жена обо всем догадается и надо ли им при­знаться ей. И если признаваться, то сразу или по­годя, или вообще молчать. Но на самом деле даже такие проблемы превосходят уровень ее компе­тенции, потому что она, что уж тут финтить, пе­респала с парой-тройкой своих клиентов здесь же, в морально-консультативной комнате, потому что только она во всем коридоре запирается изнутри. Она вообще мало годится для этой работы, ска­зала она, но ее начальники пока этого не поняли, а сама она не лезет на рожон, потому что долж­ность морального консультанта в аэропорту — интересная и хорошо оплачиваемая работа, кото­рую легко совмещать с учебой. Тогда я спроси­ла, как она обходится с такими, как я, а она отве­тила, что люди с серьезными проблемами к ней почти никогда не обращаются, но если это случа­ется, она советует им немедленно по приезде до­мой связаться с психологом, и еще включает для них музыку, у нее есть в шкафу магнитофон. Или они молча слушают музыку, или она говорит, что иногда помогает просто послушать вместе с кем- нибудь хорошую музыку, закрыть глаза и рассла­биться.

Я попросила ее поставить такую музыку для меня, она поднялась, подошла к шкафу и сказа­ла, что я буду слушать «Где-то над радугой» в ис­полнении гавайца по имени Израэль, он играл на укелеле, весил триста килограммов и умер лет де­сять назад от сильной одышки, вызванной избы­точным весом. После чего консультант нажала на «Пуск» и села.

Зазвучавшая затем песня довела меня до слез, такая она была красивая. Под бесхитростный аккомпанемент укелеле поет мягкий и сильный голос, полный любви и смерти, полный боли и надежды, но и то и другое сдержанно, без на­вязчивости. Удивительно осознавать, что у других тоже есть проблемы, что они чужие в этом мире или чужды себе. Естественно, я разрыдалась. И не могла остановиться. Так что моральный консуль­тант забрала меня к себе домой. Ее зовут Ма­рийке.