Другие люди: Таинственная история - Эмис Мартин

Мэри всегда знает, который час, не прибегая к помощи часов. И при этом ей все же почти ничего не

известно о времени и о других людях.

* * *

Однако она очень быстро делает успехи.

Она познакомилась со своим телом, с его холмистой топографией — семь рек, четыре леска, атональная музыка внутри. Она научилась со вкусом сморкаться, наблюдая за мистером Ботэмом, который делал это часто и от души. Тело уже не готовило для нее никаких сюрпризов. Даже первые следы календарной крови ее не взволновали. Миссис Ботэм непрестанно толковала про эти дела, и Мэри была подготовлена едва ли не к любому бедствию. (Миссис Ботэм была к тому же маниакально зациклена на тех душераздирающих муках, которые ей довелось испытать во время того, что она зловеще именовала «Переменой». Мэри это не слишком волновало: она обоснованно полагала, что «Перемена» потревожит ее нескоро.) Мэри поведала своей благодетельнице о появлении крови, и миссис Ботэм со свойственной ей прямолинейностью объяснила Мэри, что нужно делать. Решение показалось ей очень остроумным. В общем и целом Мэри была вполне довольна своим телом. Сам Гэвин, эксперт по части телесной эстетики, признавал, что оно у нее выглядит вполне пристойно, не считая, конечно, трицепсов. Мэри же, напротив, казалось, что его тело — Гэвина, со всеми его гирями, скрипучими эспандерами и пропотевшими майками, — не вполне соответствует назначению. Однако она полагала, что он разбирается в том, о чем говорит. В округе не счесть было тел совершенно негодных, с потерянными или приделанными конечностями, скрюченных или неимоверно растянутых. Так что своим Мэри была вполне довольна. И вообще, все это было неимоверно занятно.

Она всерьез занялась чтением.

Поначалу она была крайне смущена тем, насколько интимным занятием оно оказалось. Она подглядывала, что читают другие, потом тайком читала то же самое.

Мистер Ботэм читал замаранные ворохи грязно - серых бумажек, которые ежедневно появлялись и пропадали. И каждый раз они назывались по-разному. В них прятались картинки с голыми дамочками, а последние страницы посвящались купле-продаже — за бешеные деньги — уже не женщин, а мужчин. Где - то в середине этой бумажной пачки некий Стэн рассказывал историю сражения между раком и его женой Милфред. В конечном итоге победил рак, однако героизм таких мужественных представителей человечества, как Стэн и Милфред, не признал поражения. Речь все время шла о каких-то других местах, и некоторые из них (возможно) были где-то рядом. Рассказывалось о коварных превратностях судьбы, о смертях, катаклизмах, о неслыханных удачах. И читать все это было ужасно сложно, потому что буковки никак не могли договориться между собой и выбрать единые размеры и очертания. Миссис же Ботэм с упоением заглатывала брошюры, присылаемые ей обществом Анонимных алкоголиков, о котором она неизменно отзывалась с теплотой и нежностью. В этих брошюрках всегда излагались истории об алкоголиках, и все они точь-в-точь повторяли слова миссис Ботэм. Они снабжались различными графиками и диаграммами, наглядно демонстрировавшими, до чего себя довели несчастные пьянчужки: они упивались в одиночку, они шли на ложь и воровство, их одолевал тремор, им мерещились мыши и раки. А потом они обо всем забывали. Потом они умирали. Однако если ты уверуешь в АА и Господа Бога, то все в конечном итоге завершится на удивление чудесно.

Гэвин проводил много времени, презрительно созерцая картинки в блестящих журналах, но в шкафу у него в комнате имелись и другие вещи, с которыми он иногда консультировался или перебирал их. Они назывались книгами и были, как выяснилось, хранилищем языка. Одни оставались еще со школьных денечков, другие были закуплены для вечерних курсов, в которых Гэвин слишком разочаровался, чтобы суметь их закончить, третьи всучил ему друг, поэт и мечтатель. Мэри была до глубины души поражена, когда узнала, что Гэвин ходил в школу целых одиннадцать лет и даже после этого считает себя ужасным неучем. А она и не предполагала, что на свете есть столько всего, что можно узнать. Гэвин разрешил Мэри пользоваться книгами, и, руководствуясь его одобрительными кивками или хмурыми взглядами, она немедленно приступила к делу.

Это оказалось ох как не просто. Она освоила все четыре великие трагедии Вильяма Шекспира^[4]. В них рассказывалось о четырех мужиках, напичканных властью, сладкозвучием и истерией. Жили они в здоровенных пустынных зданиях, которые пугали их до такой степени, что вынуждали постоянно произносить речи. Всех их в конечном итоге ловко укокошивали дамочки: то луковичкой, то шарадой, а то и носовым платком или, на худой конец, пуговицей. Еще она прочла «Избранное» Диккенса. Речь там велась о тех районах Лондона, которые она еще не успела посетить. В каждой истории милый молодой человек и прелестная девушка плелись сквозь толпы мерзопакостных злодеев, шутов-уродов и несгибаемых старцев, пока, после тяжелейшей болезни, невыносимой разлуки или бесконечного морского вояжа, они вновь не воссоединялись, после чего жили долго и счастливо до конца дней своих. Еще она ознакомилась с книжкой под заглавием «И склад и лад: Введение в английскую поэзию». В ней описывался огромный мир ускользающей гармонии и света. Был там некий слой — оправа или оболочка, — которого она больше нигде не встречала и сквозь который, как она чувствовала, ей не дано было до конца проникнуть. Слова дружно маршировали в конец шеренги и громко, колокольным звоном прозвучав там, отскакивали к исходной позиции, откуда бодро, с новым пылом повторяли атаку, полностью смирившись с отведенной им неведомым распорядком ролью. Прочла она и «Подарочное издание Джейн Остин». Эти шесть историй оказались ей ближе и понятней всего прочитанного раньше. В каждой из них происходило одно и то же: девица попадала под чары дурного дядьки, который казался милым, затем влюблялась в положительного мужчину, которого прежде держала за плохого и за которого она, как и полагается, выходила в конечном итоге замуж. Что же натворили все эти дурные мужики, которые поначалу казались такими чудными? А то, что они были недостаточно мужественны, им не хватало доброты и смелости, а еще, по крайней мере в двух случаях, они долбились с другими. Мэри еще раз перечитала одну из повестей, волнуясь, кончится ли все на этот раз так же благополучно. Все было по-прежнему, и это ее очень успокоило. Она прочитала «Радугу», «Что знала Мейзи»^[5], а также два увесистых лоснящихся тома о природных катастрофах и коллективной ответственности… В какой-то момент она подумала, что книги рассказывают не о других местах, — они толкуют об иных временах, о прошлом и будущем. Но она проверила еще раз и обнаружила, что книга Шекспира, к примеру, была гораздо новее издания Лоуренса. А это вовсе не похоже на правду. Нет. В книгах все же рассказывалось о других местах.