АУТ - Кирино Нацуо

Вот уже четыре дня Масако Катори не появлялась на фабрике, с того самого вечера, как он поставил на стоянку зеленый «гольф» Кунико. Поставил специально для нее. Может быть, она ушла с работы. Это было бы очень огорчительно. Он связывал с ней такие надежды, полагая, что наконец-то встретил женщину со стальными нервами, но если ее испугал даже такой маленький трюк, то она ему не нужна. Неужели его ждет очередное разочарование? Неужели она так же труслива, как и все прочие? Неужели он обманулся в ту ночь, по дороге к фабрике, когда подумал, что она ощутила то же, что и он сам, — родство душ, близость характеров, влечение? Сатакэ снова повернул к магазину с животными. Собаки и кошки следили за ним своими жалостливыми глазами. Он вдруг почувствовал, как что-то в нем стало сохнуть, увядать, и поспешно направился к лестнице. Мысли о Масако пробудили воспоминания о той, другой женщине, и пульс участился, тело вспомнило то давнее возбуждение, вызванное погоней за ней по улицам Синдзюку. Выражение ее лица все еще будоражило кровь. А Масако… Нет, она не вызывала ничего, кроме разочарования и злости. Он хотел унизить ее, сделать ей больно, растоптать, а не просто задушить, как ту толстуху. Неужели он ошибся, вообразив, что их встреча предопределена судьбой? Сатакэ сжал кулаки.

В игровом салоне у вокзала ему трижды выпал джек-пот — максимум того, что мог, согласно правилам, предложить один автомат. Прежде чем уйти, Сатакэ со всей силы пнул машину и уже на улице услышал крик выбежавшего следом смотрителя.

— Эй!

— Что?

Он повернулся и посмотрел на преследователя так, что тот остановился, как будто наткнулся на препятствие. Сатакэ достал из кармана три бумажки по десять тысяч йен, бросил на тротуар под ноги смотрителю и криво усмехнулся, когда тот поднял деньги. Он мог позволить себе такой жест. К тому же играл он не ради денег.

Странно, но, убив Кунико, Сатакэ не почувствовал никакого облегчения — наоборот, жажда насилия только возросла. Злость, гнев, ненависть, жестокость соединились в гремучую смесь, которая закипала, распирала его изнутри, требуя немедленного выхода. И в то же время какая-то часть его хладнокровно, словно со стороны, наблюдала за этим ведущим к самоуничтожению процессом.

Сгорбившись, держа руки в карманах, он прошел через пустой торговый пассаж. Все вокруг раздражало, новые витрины — фальшивым, искусственным блеском, старые — темнотой и унылым однообразием. Сатакэ был голоден, но есть не хотелось. Придется, как и раньше, отогнать «гольф» на стоянку и ждать в надежде, что Масако все же появится.

Открыв дверцу, Сатакэ уставился на разбросанные по салону кассеты и туфли Кунико — до сих пор он не притрагивался к ним. Одна пара, валявшаяся на переднем пассажирском сиденье, особенно напоминала свою хозяйку. Единственным свидетельством того, что машиной владел другой, была пепельница — в ней теперь лежали его окурки, и Сатакэ регулярно избавлялся от них по дороге на работу.

Сатакэ знал, что рано или поздно повстречает Масако, если только наберется терпения и продолжит утомительное патрулирование улиц этого надоевшего ему пригорода. Он хотел увидеть ее лицо. Если она действительно ушла с фабрики, то ничего другого и не остается, хотя, конечно, таскать сеть, чтобы поймать одну-единственную рыбку, занятие довольно опасное. Он вспомнил, как изменилось лицо Масако, когда она увидела на стоянке машину Кунико. В первый момент оно словно застыло, потом стало непроницаемым, будто ничего особенного не произошло, но ее выдавали сжатые губы.

Сатакэ следил за ее реакцией из будки, видел, как она обошла «гольф», припаркованный нарочито небрежно, как это обычно делала его бывшая хозяйка. Ей хватило смелости подойти к будке и заговорить о машине, но не хватило самообладания, и голос дрожал. Да, ему удалось-таки напугать ее. В меру. Сатакэ негромко рассмеялся, вспомнив ту сцену. Но одного только страха ему было мало. Точнее, страх хорош до тех пор, пока не переходит в жалкие мольбы, плач и прочее. Он вспомнил собачонок в магазине, вспомнил, как выла, выпрашивая пощады, Кунико. Волна отвращения вдруг всколыхнулась в нем, и туфли, так напоминавшие их владелицу, кувыркаясь и прыгая, полетели по грязному бетону.

Сатакэ въехал на стоянку у дома и уже запирал дверцу, когда к нему быстро подошла незнакомая молодая женщина, по-видимому дожидавшаяся его появления. Судя по сандалиям и фартуку, она была домохозяйкой и жила здесь же. Хотя лицо ее и не несло следов макияжа, волосы были взбиты и обильно политы муссом, что делало их похожими на надетый в спешке парик. В общем, выглядела она, на взгляд Сатакэ, ужасно.