Дезертиры - Гиголашвили Михаил

— Кошефникофф… Смольенск… Спросите его, зачем он все обманывал?

Ответ был короток:

— А чтоб не выслали назад. В Смоленске делать нечего, с тоски или с водки подпольной сгоришь. Думал, приеду в Германию, поработаю на стройке, денег наберу, автобус маленький куплю и буду тихо шоферить. Нет, кинули, суки… Паспорт был, правда, честно, но я его потерял на стройке. Или украли, не знаю. Кем и когда паспорт выдан — не помню, пусть сами найдут. Получил я его где-то летом 97-го, в горотделе МВД в Смоленске. А визу сейчас, недавно, в Москве.

— Найдем, найдем, не проблема, лишь бы он правду говорил, — обрадованно суетился Марк, заполняя какие-то бесконечные листочки и подшивая новое фото к новому делу с «честными» данными.

Парень насмешливо смотрел на него:

— А зачем мне врать теперь? Я же сам хочу уехать. Не хотел бы — вот так и сидел бы, как все другие.

— А кто сидит?

— Да кто хочешь. Всякие. Китайцы, индусцы, кубинцы, курды, шриланки, негры. Узбеки сидят. Грузин даже один есть, Камо зовут.

— Спросите у него, как он вообще в Германии оказался? — попросил Марк, от руки набрасывая текст заявления о том, что беженец отказывается от своих претензий и просит отправить его домой.

Щупляк охотно принялся объяснять:

— По турпутевке приехал, на автобусе, из Москвы. Во Франкфурте зашел на стройку, поговорил кое-как с каким-то хмырем в каске, тот сказал, что работа есть, но раз у тебя разрешения на работу нет, то и деньги потом получишь, сразу все вместе. Так и пахал полгода. На жизнь он мне давал немного, а потом исчез. Я к другому — тот отказывается, ничего не знаю, тебя впервые вижу, какие деньги?.. Просто все. Не только наши кидают, но и немцы, волки противные, не лучше. — Он сладко потянулся. — Ничего, поеду сейчас, отлежусь, отдохну, баб попилю, травку курну — и опять приеду.

— А если запрет будет?

Он поправил косичку:

— За 200 долларов я тебе паспорт на любое имя сделаю, хоть на Ельцина, хоть на Мао Цзэдуна.

Марк, закончив заявление, попросил перевести его:

— Да, а часа полтора денег вы на этом потеряли, дорогой коллега. Да, потеряли, потеряли. У вас работа почасовая, а у меня время казенное. Вы потеряли, а Германия приобрела!.. Или, вернее, избавилась… — деревянно шутил он. — Так… Теперь скажите ему, пусть подпишет и может идти, а я завтра же позвоню в российское посольство и попытаюсь ускорить дело. Это надо же — сам человек уехать хочет!.. Такого еще я не помню. Как не помочь?.. Но недели две ему еще придется посидеть, пока то да се.

Вдруг раздались странные шорохи и стуки. Это снаружи к окну подлетела серая птичка и стала часто и сильно биться о стекло, пытаясь влететь в комнату. Ее явно ввели в заблуждение черные силуэты нарисованных на стекле птиц, и она, очевидно, решила заглянуть за кулисы этого птичьего театра теней. Мы уставились на птицу и слушали ее назойливое царапанье и глухие толчки о стекло.

— Кто внутрь, а кто — наружу, — сказал я.

— Упорная, — отозвался парень.

— Глупая! — подытожил Марк. — Не понимает, что убиться может.

Я вышел, чтобы позвать охранника для парня. Вахтеров не было. Мордоворот в пиратской косынке доедал в одиночестве колбасу. Увидев меня, он неприятно удивился, остановил челюсти и неприязненно, как собака от миски, уставился мне в лоб:

— Как, все?.. Так быстро?..

— Он забрал заявление. Домой хочет.

— Что так?.. Не понравилось ему у нас?

— Тюрьма все-таки.

— Пусть. Все равно опять к нам попадет.

И он зычно крикнул в коридор, чтобы кто-нибудь пришел за заключенным. Видя, что никто не отзывается, он спрятал колбасу в карман, вытер сальные лапы о косынку и загремел ключами:

— Пошли!

Щупляк степенно попрощался со мной за руку:

— Удачи тебе!

— И тебе всего хорошего! — ответил я, подумав, что и в лагере, и тут все желают друг другу удачи — главного в бродяжьей жизни.

Марк сноровисто собрал вещи: спрятал фотоаппарат в чехол, диктофон — в сумочку, папки и бумаги — в портфель. Я взял ящичек для отпечатков. Мы вышли из здания и направились к будке под грызню и вой овчарок из собачника. Возле будки остановились. В окошке показалась розовая морда и, очень недобро поглядывая на меня из-за решеток, сообщила, что у меня паспорт просрочен и надо заявить в полицию.

— Вот! — тыкался мясистый палец в паспорт.

— Продление на другой странице, — вежливо ответил я.