НЕСУЩИЕ КОНИ - Мисима Юкио

Зеркало — атрибут божества — тускло поблескивало во мраке. В этой жаркой тьме обитал, отсюда смотрел бог — это Отагуро ощущал так же явственно, как пот, который тек со лба на виски, полз к кончикам ушей. Ему казалось, что биение у него в груди подобно биению божественного сердца, что гремит в стенах храма. Перед глазами, в темноте, куда так стремилось истомленное жарой тело, чудилось нечто чистое, свежее, будто там бил источник.

Когда Отагуро взмахнул веткой с бумажными полосками, поднялся шелест, напоминающий шелест голубиных крыльев. Сначала он, изгоняя злых духов, провел ею влево, вправо и снова влево над столиком, а затем, успокоив сердце, медленно и тихо погладил священной веткой по столику.

Два бумажных шарика из четырех, зацепившись, повисли на полосках и отделились от столика. Он развернул их, поднес к струящемуся снаружи свету. На мятой бумаге явно выступила надпись «не дозволено». Второй ответ был тоже «не дозволено».

…Вознеся молитву, он перешел ко второму гаданию, испрашивая разрешения на то, чтобы «тайно уничтожить мечом злокозненных министров». Он проделал те же действия, на этот раз к священным полосам прилип только один шарик из четырех, внутри оказалась надпись «не дозволено».

Товарищи, встретившие вернувшегося Отагуро, склонили головы, так как вопрошали о божьей воле, один Харуката Кая, не опуская сурового взгляда, смотрел прямо в бледное, покрытое потом лицо Отагуро. Тридцативосьмилетний Кая про себя твердо решил, что если на то будет божья воля, он один покончит с собой на глазах властей.

Отагуро молчал. Наконец старший по возрасту Уэно задал вопрос и узнал, что их намерения, ни одно, ни другое, не получили одобрения богов.

Боги не позволяли им действовать, однако это не поколебало общей воли посвятить свою жизнь стране и императору. Они решили горячо молиться и ждать, когда боги изменят свою волю, а пока поклясться перед алтарем в том, что посвятят жизнь общему делу: все вернулись в молельню, сожгли перед алтарем бумагу с текстом клятвы, бросили пепел в воду из священного источника и один за другим выпили ее.

* * *

Слово «Союз» в названии «Союз возмездия» употреблялось в отношении сельских общин Кумамото, местных организаций, в которых воспитывался самурайский дух, такие, например, как «Союз Цубои», «Союз Ямасаки», «Союз Кёмати».

Патриотов, последователей Оэна называли «Союзом возмездия» не только поэтому. Когда в 7-м году Мэйдзи^[27] в префектуральном управлении устраивался экзамен на право занимать должности священнослужителей, члены этой партии, словно сговорившись, на письменном экзамене отвечали: «Когда людские души исправятся и будет процветать монархия, то, как во времена давнего монгольского нашествия, придет возмездие — поднимется вдруг божественный ветер и выметет чужеземцев», и чиновник-экзаменатор в изумлении окрестил их «Союзом возмездия», отсюда и пошло.

Среди патриотов и молодежь, вроде Цугуо Томинаги, Томоо Ногути, Вахэя Ииды, Сабуро Томинаги, Микао Касимы, даже в быту своим поведением выражали дух партии: ненавидели грязь, страдали от новшеств.

Томоо Ногути, узнав, что телеграф попал в Японию из Западной Европы, решительно отказывался проходить под телеграфными проводами. (Кстати, телеграф появился в Японии в 6-м году Мэйдзи.)

Постоянно посещая гробницу князя Сэйсё, Ногути делал большой крюк, чтобы не проходить под проводами, а если уж не было обходного пути, то раскрывал белый веер и прикрывал им голову. Обычно он держал в рукаве соль: встретив буддийского монаха, человека в европейском платье или похоронную процессию, рассыпал соль, совершая очищение, в этом сказывалось влияние, которое оказывало на молодежь произведение «Драгоценный шнур» Ацутанэ, которое, по слухам, любил читать даже Масахико Фукуока, среди партийных вождей более всех не терпевший книг.

Или Сабуро Томинага: когда он продал право на дополнительное жалованье, деньги за это он получил в управлении префектуры Сирокава в бумажных ассигнациях, и Сабуро, которому не доводилось прежде касаться пальцами бумажных денег, созданных по образу грязных европейских, нес их, зажав палочками для еды.

Учитель Оэн любил грубоватость молодых людей. Многие из них не были столь уж утонченными: восхищаясь луной над полями у реки Сиракавы, они думали, что луна этой ночи — последняя из лун, которую они видят в этом мире, любуясь цветущей сакурой — считали, что это последняя в их жизни сакура. И читали друг другу строчки стихов патриота из Мито Итигоро Хасуды «Держа меч и глядя на луну, я каждый раз думаю: когда-нибудь она взойдет и над моим мертвым телом». По учению Оэна, в царстве теней нет жизни и смерти, а в этом мире жизнь и смерть возникли по воле первой божественной пары бога Идзанаги и богини Идзанами. Однако человек — дитя богов, а потому, если он не будет грешить душой и телом, примет богов и старую мораль, будет честным, чистым, праведным, то, перейдя границу смерти и разрушения тела, он сможет подняться на небо и стать богом. Наставник Оэн возглашал «След парящей в небе белой птицы, невидимый, остается в этом мире».