Любовь и так далее - Барнс Джулиан

Сосредоточься, Оливер. Ближе к пабу, пожалуйста. Место действия, замысел, действующие лица.

Ой, как, однако же, голос совести напоминает — по модуляциям и по слогу — голос Джилиан. Может, поэтому люди и женятся? Существует немало теорий о том, что побуждает мужчину жениться — его сексуальное предназначение, его мама, его Doppelganger,^[67] деньги будущей жены, — но, может, на самом деле, ему просто хочется обрести свою совесть? Бог его знает, почему большинство мужчин патологически не способны найти ее на ее традиционном месте, где-то близ сердца и селезенки, но раз уж они не способны, то почему бы не обзавестись ею в качестве вспомогательного аксессуара типа открытого солярия на крыше или руля с металлическими спицами? Или, может быть, все происходит наоборот: мужчина вовсе не ищет в жене заменителя совести, но женщина, вступая в брак, неизбежно — по настоятельной необходимости — становится совестью мужа? Это было очень банально. Не говоря уж о том, что трагично.

Сосредоточься, Оливер. Замечательно. Мы сидели в роскошной таверне — в этаком пивном Ритце, — которую выбрал Стюарт. Назовите ее, как хотите, главное — чтобы название было стильным и предпочтительно аллитеративным. Мы пили… что вам нравится, то и пили. И Стюарт — это я хорошо запомнил — был настоящим другом. Или, вернее: Настоящим Другом. Стюарт не был бы Стюартом, если бы обошелся без пустой болтовни и бахвальства, но, насколько я понял, смысл его длинных цветистых речей был прост, как просты все янки: Я преуспел, значит, и ты преуспеешь тоже. Как так, о малый Владыка вселенной, вопросил я, положив голову на передние лапы, как пабовый Лабрадор на старинной гравюре. Я так понял, у него на уме уже был некий бизнес-план или программа спасения. Я тонко намекнул, что не отказался бы от денежной инъекции — я уже был готов уподобить себя джанки в ломках, но потом передумал из опасения, что он может понять меня буквально, и ограничился нейтральным сравнением, что мне нужна денежная инъекция, как диабетику нужен укол инсулина. Стюарт призвал меня сохранить нашу тайну от Джилиан; вроде как мы — два брата-солдата у бивачного костра. На самом деле, я уже начал всерьез опасаться, что сейчас мы достанем наши швейцарские армейские ножи, сделаем по надрезу на пальце и побратаемся на крови.

— Стало быть, — сказал я, когда мы поставили кружки на картонные кружочки-подставки, — без обид? Все — кровь под мостом?

— Не понимаю, о чем ты, — ответил он.

Стало быть, все и вправду в порядке.

МАДАМ УАЙЕТТ: Стюарт спрашивает, что такое мягкие чувства. Я говорю, что не понимаю, о чем он. Он поясняет:

— У нас в английском, мадам Уайетт, когда говорят «без обид», говорят, если дословно, «никаких жестких чувств», а если есть жесткие чувства, значит, должны быть и мягкие, и мне интересно, что это такое.

Я говорю ему, что прожила в Англии тридцать лет, если не больше — скорее всего, больше, — но что я определенно не понимаю, так это ваш совершенно безумный язык. И совершенно безумных англичан, уж если на то пошло.

— А мне кажется, вы понимаете, мадам Уайетт. Мне кажется, вы понимаете нас даже слишком хорошо. — И он мне подмигнул. Сперва я подумала, что у него развился нервный тик, но это был никакой не тик. Просто Стюарт теперь ведет себя совершенно иначе. Я помню его другим.

Он действительно сильно переменился. Он производит впечатление человека — сейчас я попробую выразиться попонятней — он производит впечатление человека, который избавился от всех прежних тревог и волнений с тем, чтобы с энтузиазмом нажить себе новые. Он заметно похудел и уже не старается угодить. Хотя нет, это не совсем верно. Просто есть много способов угодить людям, по крайней мере — попробовать им угодить. Кто-то выясняет, что именно нравится другим людям, и пытается вести себя соответственно, а кто-то просто делает то, что понравилось бы ему самому, и поэтому он уверен, что это понравится и другим. Стюарт совершил переход из первой категории во вторую. Он, например, вбил себе в голову, что его святой долг — прийти на помощь Джилиан и Оливеру. Как он сам это называет: провести спасательные работы. Я не думаю, что Джилиан с Оливером просили его их спасать. По-моему, тут все ясно. Так что, вполне вероятно, то, что он делает — это опасно. Для него, не для них. Человеку редко прощают щедрость. Равно как и великодушие.

Но Стюарт даже не слушает, когда я ему все это говорю. Он спрашивает: