Носорог для Папы Римского - Норфолк Лоуренс

Теперь вождь вырезáл филеи для остальных.

— Должно быть, простыла в это время года, сейчас ведь время гарматана. Так или иначе, она продает свои корзины в Иколо и заходит к нам по пути туда. У них там торгуют каждую неделю. Она заходит каждую десятую или двенадцатую неделю, разговаривает здесь со своей семьей. Этот брат — хороший человек. И там у них вдоволь еды. Знаешь это место?

При этих словах Уссе подняла голову — с того времени, как они сюда прибыли, к ней впервые обращались с вопросом. Она проглотила кусок рыбы и помотала головой.

— Как-то раз там были люди из племени нри. Это случилось еще до того, как она туда попала. Брат ей рассказывал. У них были бедствия из-за джу-джу, которое установил их вождь. Потеряли нескольких человек в Реке. Большие бедствия. Это была деревня иджо, как и здесь. Не нембе. Теперь там стало лучше.

Он сделал жест рукой, возможно, указывая направление, и Уссе увидела, что его взгляд опустился на закрытый калабаш, стоявший позади него. Он повернулся к ней спиной.

— Хорошая рыба, — сказала она. — Не слишком сухая.

— Хочешь пить?

Он щелкнул пальцами одному из троих рыбаков, и тот с готовностью поднялся на ноги и начал поочередно опускать чаши в калабаш. Уссе осторожно отпила. Пальмовое вино оказалось густым и сладким, пары его опьяняли, а тепло прогревало до самого нутра.

— Пейте медленно, — сказала она троим, сидевшим напротив. — Оно крепче, чем кажется на вкус.

— Кто эти люди? — вопросил Диего. — Те, о ком ты рассказывала?

Она помотала головой. Вождь надолго приложился к своей чаше, наблюдая за обменом репликами, но ничего не понимая.

— Акулы, — сказала она, внезапно вспомнив. — В той деревне были беды из-за акул.

Вождь кивнул.

— Теперь там намного лучше. Жители во множестве убивают их после дождей, когда поднимается вода. Мы посылаем им настой катеху. Если пропитать сети, те гниют медленнее. Эта женщина говорит, что у их вождя целые ожерелья из акульих зубов. Он думает, что из-за этого зубы у него никогда не выпадут. — Вождь ухмыльнулся, показав ей полный набор сияющих зубов. — Катеху действует лучше. Как мне кажется.

Пока они говорили, голова Диего покачивалась взад-вперед. Остальные двое были заняты своей рыбой, отрываясь от нее лишь затем, чтобы отхлебнуть из чаши. За изгородью появилось еще больше лиц. До этой деревни они добирались по такому узкому ручью, что мангровые деревья смыкались над их головами, образуя глянцевый зеленый туннель. Ручей впадал в лагуну, очень походившую на ту, где они соорудили свою ловушку, с той разницей, что в центре ее находился пологий остров, на котором насчитывалось около дюжины огороженных участков. Внутри их стояли иловые хижины, крытые пальмовыми листьями, — на сваях, в четырех-пяти футах над землей. Двое детей, ворошивших угли на дне наполовину готового каноэ, при подходе незнакомцев стали кричать и подпрыгивать, но замолкли, увидев, что сидящие в пирогах люди смотрят на новоприбывших с сомнением.

— В этом году у нас много раков, — сказал вождь, — Говорят, урожай в глубинных областях опять выдался плохим. Жуки истребляют ямс. Тамошним жителям надо бы есть раков. Ловушки делать так просто…

Он начал описывать эти ловушки, длинными пальцами нарисовав в воздухе конические корзины, а затем мимически изобразив спусковой механизм. Уссе заинтересованно кивала. Трое ее спутников смотрели на вождя с большим вниманием: было смешно наблюдать, как они одновременно поворачивают головы, следя за его жестами. Уссе вспомнила первые свои недели в Риме, когда она ничего не знала, ничего не понимала. Язык человеческих рук был единственным, который она тогда понимала. Издавна существовал культ руки, называвшийся Игендой, но он предназначался для воинов и торговцев, и все его правила касались либо успеха в бою, либо обретения богатства. А должен бы существовать культ для разговаривающих рук, при том для разных языков… Ее разум блуждал среди этих мыслей, а вождь продолжал объяснять, как ловят улиток в простые корзины. Он описывал корзины в прежней манере, как поняла Уссе, отчасти из гостеприимства к троим мужчинам, которые не уразумели бы ничего другого, отчасти из доставляемого этим удовольствия (ловушки, что он описывал, были сложены под забором), а отчасти, но это стояло на последнем месте, из любопытства. Здесь не голодали. Урожай не погиб. Не было ни войн, требующих умиротворения, ни закисания почв, которое надо было прекратить, ни духов, чтобы их изгонять. Вождю хотелось знать, что здесь делает она сама, старшая дочь Эзе Нри, приплывшая через мангровые деревья с тремя спутниками, чьи лица словно присыпаны пеплом. Но он не смел обратиться к ней с прямым вопросом. Отметины на ее лице — ичи — запрещали проявлять любопытство. Сами нри запрещали делать это.