Коммуна, или Студенческий роман - Соломатина Татьяна Юрьевна

Кот преспокойно улёгся на матрас и принялся нализывать лапу.

– Смеёшься, да? Не боишься? Тогда и я не буду. Ну, пожелай мне добраться живой от двери в собственную комнату до входной и потом обратно. От этого, между прочим, и твоя полосатая жизнь зависит, эй! – прикрикнула она на довольного котёнка. – Если тут проскочу, то на улице – мне сам чёрт не брат!

Полина надела пальто, закрыла дверь и осторожно прокралась лабиринтами коридора на выход. Изо всех углов ей чудилось зловещее настороженное нечто по кличке Вечный Жид.

– Если ты домовой – то я тут живу и тебя люблю. Потому что какой же дурак не любит собственного домового? Не любить собственного домового – это то же самое, что не любить собственный дом. Так что если ты собрался пошутить – то шути не зло. А если тут бродит ещё и Вечный Жид, то ты меня от него защитишь, правда? – тихо бормотала Полина, осторожно минуя тёмные пространства. – Очень умно заклинать домового, да. Материалистка. Студентка медицинского института. Ты бы ещё «Отче наш» нашёптывала. Кстати, неплохо бы выучить.

Выбравшись, наконец, в подъезд и быстро сбежав вниз по лестнице, Полина громко произнесла, обращаясь к шуму улицы Свердлова:

– Фуф! До чего же может довести человека его собственное воображение!

– Буквально до цвинтара! – утробно провещало со скамейки палисадника.

– А-а-а!!! Чтоб вы были здоровы, Владимир! – завизжала девушка, в кои-то веки употребив столь характерную для Одессы, не любимую Полиной, сентенцию.

Полевой стан

– Чтоб ты была здорова, Романова! – орал Примус, размахивая ложкой. – Захомутать такого парня вполглаза, вполнюха, в четверть оборота! Да тебе все старшекурсницы и даже некоторые ассистенточки матку вырвут, с луком зажарят и лабораторным крысам скормят! А я буду с удовольствием наблюдать, как ты сожрёшь сердце Кроткого сырым, а недоеденное сплюнешь в придорожную канаву. Между нами, девочками, – понизил голос одногруппник и театрально-громко зашептал, обращаясь к Полине, – он это заслужил. И не жри ты так жадно, ты же леди, в конце концов! Ладно мы, простые крестьянские дети, не знавшие ножа и вилки.

– У меня давно такого аппетита не было. И так вкусно всё!

– Ещё бы, два часа продрыхнуть на свежем воздухе – у кого хочешь аппетит разыграется с таких-то праведных трудов, – беззлобно вышучивал её Примус, не забывая при этом уплетать из своей миски.

Странный он парень был, этот Примус. Уровень его общего образования и развития зашкаливал все разумные пределы даже для домашних деточек, имевших возможность погрязать в папиных-маминых и дедушкиных-бабушкиных библиотеках. Остроте его ума позавидовал бы -надцатый отпрыск поколения потомственных философов. А между тем Примус родился в неполной колхозной семье от мамы с семью классами общеобразовательной школы, зачавшей его в весьма нетрезвом состоянии в кабине бортового грузовика, близкого родственника машин, отвёзших первокурсников в красно-зелёные поля. К слову, Примус был весьма хорош собой. Отсутствие избыточной фактуры с лихвой искупалось тёмными густыми волнистыми волосами и тёмно-синими, до черноты, глазами. Он бывал очень красив. Когда его никто не видел. Когда он думал, что его никто не видит. Тогда он зависал в позе врубелевского «Демона сидящего» и, казалось, видел то, что простым смертным в их простое смертное суматошное время недоступно. Но это бывало крайне редко, да и вряд ли Примус видел хоть что-то, недоступное другим.

– Лёшка, прекрати брехать! – сказал разошедшемуся Примусу Вадим.

– О'кей, о'кей, о'кей, о'кей! Как скажешь, брат! Что ж я, не понимаю в чувствах-с?

Вадим не стал повторяться. Только зыркнул. Примус неожиданно заткнулся и окончательно ушёл в борщ. Мол, понял, не дурак, переборщил с шутками-прибаутками, пардон.

Кстати, о борще. Такого вкусного борща Полина действительно никогда не ела. Было ли тут дело в самом борще или?..

Когда подошло время обеда, за ними приехала всё та же бортовая машина. Парни помогли загрузиться туда своим немногочисленным девчонкам, и грузовик потрусил по раздолбанной просёлочной дороге. Только отвёз он их не в столовую. А куда-то недалеко, где было несколько дощатых столов, скамеек – и близнец грузовика, подвёзший несколько алюминиевых баков с тем самым борщом. А ещё – с кашей. И арбузы. Много арбузов.

Называлось это всё «полевым станом». Полина такое видела впервые.