Маршрутка - Кабаков Александр

Невидимые черные деревья стояли в невидимом черном воздухе, невидимые мелкие звери шелестели в невидимой густой траве, а в белом свете, падавшем сквозь стеклянную оздоровительно-развлекательную стену, стоял в махровом белом халате Игорь Алексеевич Капец, подполковник воздушно-десантных войск в безусловном запасе по тяжелому ранению, ветеран интернационального долга и конституционного порядка, московский охранник, беспредельно жестокий, будем откровенны, человек, — и думал о смысле своей жизни…

Ах, вам странно, что о вечном размышляет такой вот Капец? А ночью, да будет вам известно, уважаемые дамы и господа (хотя правильнее, конечно, говорить просто «господа», но у нас теперь прижилось это лакейское обращение, «дам» выделяющее особо), прекрасной ночью, когда пахнет невидимая природа чистой и прохладной сыростью, когда тихо шелестит что-то живое вокруг, когда в небе среди звезд мигает бортовыми огнями ваш заходящий на посадку франкфуртский рейс, — все в это время думают о вечном.

И подполковник бывший тоже думал, вспоминал.

Вспоминал, например, как горит тяжелым, с копотью, пламенем сухая нищая земля, как с неслышимым сквозь броню тихим хрустом рушатся под гусеницы глиняные стены, как бежит маленький человек в белой рубахе, неся свою оторванную не до конца руку, и исчезает под гусеницами же, как дурным хохотом заходится обкуренный водитель, а вертушки снова поднимаются, выползают из-за холмов, болтаются в небе все ближе неровным черным строем…. Еще вспоминал, как лупит из зеленки бешеный пулемет и лежат у камазовских колес мертвые морпехи, с которыми пил час назад, а пулемет лупит, лупит, лупит, он упертый, этот чех, да и деваться ему некуда… И еще: Игорь лежит на ледяном трясущемся железе вертолетного пола, проникает в туго забинтованную грудь Игоря и рвет ее злобный стук движка, а Игорь закидывает голову и снизу видит, как волокут пацаны к открытой двери пулеметчика, взяли они его все-таки…

Нет, не пожелаю я вам таких воспоминаний.

А Капец Игорь Алексеевич постоял, подышал, постепенно отвлекся, успокоился, оглядел по боевой привычке тьму, окружающую свет, ничего опасного в ней даже своим умелым зрением не различив, и решил уже было вернуться к обществу, как вдруг взгляд его упал на плитки обширного клубного крыльца, на которых стоял он босыми ногами.

Прямо у ног этих, у кривых, уже сильно изношенных пальцев с толстыми выпуклыми ногтями, лежал яркий зеленый листок, немедленно, впрочем, оказавшийся небольшой лягушкой.

Самым естественным движением в этом случае было бы, конечно, зафутболить земноводное подальше, чтобы не марать босую распаренную ступню его скользкими мелкими внутренностями, да чтобы и кто другой, таким же образом вышедший передохнуть, не выпачкался нечаянно. Но вместо такого напрашивающегося поступка Игорь совершил обратный: присел на корточки, осторожно взял мелкое существо за остренькие бока пальцами правой руки и посадил его на подставленную, будто под денежную мелочь, ладонь левой. Ладонь при этом ощутила как раз то же самое, что ощутила бы, если б лягушонок был действительно маленьким древесным листком, не по сезону слетевшим с ветки, — неуловимый вес и влажную гладкость.

Вообще Игорь Капец всегда любил животных, с детства.

В детстве, прошедшем на опасных просторах у шоссе бывших Энтузиастов, в смертной тени градирен и длинных заводских стен, животным был кот под незатейливым именем Барсик. Игорь с маманей жили на первом этаже небольшого желтоватого дома, построенного лет за десять до войны для улучшения быта рабочих, в комнате от предприятия. Маманя трудилась без прогулов формовщицей, а после смены все время проводила в нездоровом хриплом сне, одолевавшем ее всего лишь от двухсот граммов вина «Кавказ», выпитых в постоянной компании подруг по цеху. Тогда Игорь открывал окно комнаты, выходившее в забросанную молочными пакетами и картофельными отходами рощу бурьяна позади дома, и впускал Барсика.

Некоторое время кот, серый в бурую полоску, как любой дворовый кот, медлил на подоконнике, будто всякий раз заново привыкал к своему приюту. Большая его круглая голова медленно поворачивалась из стороны в сторону, как антенна стоящего на страже мирных границ радара, глаза цвета портвейна поснайперски четко фиксировали подозрительные детали обстановки, параллельные горбы лопаток переливались, поскольку он уже почти узнал это прекрасное место, готовился к счастью и от этого месил когтями ободранный подоконник, подгибая в воздухе кончики лап. Между тем Игорь уже выставлял на пол посередине комнаты угощение — оставшиеся в тарелке и давно застывшие, конечно, пельмени, честную треть сваренной перед приходом матери пачки. Барсик пельмени глотал почти целиком — что, кстати, вредно только для человеческого пищеварения, а коту ничего — и, немного подождав из вежливости добавки, ложился отдыхать на матрасе, точно на то место, которое Игорь ему указывал, похлопывая ладонью.