Маршрутка - Кабаков Александр

Несколько минут спустя в комнате уже спали все.

Худая женщина с темным лицом того неживого цвета, по которому безошибочно определяется исчерпавшаяся печень, лежала, храпя и захлебываясь, на спине поверх вязанного крючком кроватного покрывала, тонкие ее пропитые ноги порознь торчали из-под лавсанового, в мелких старушечьих цветках халата, какими одарил к Восьмому марта всех без исключения работниц вредного цеха справедливый местком.

Длинный для своих двенадцати лет мальчик перевернулся, засыпая, на бок и подтянул к груди колени в проношенных до мелких дырок линялых синих трениках — чтобы согреться или просто от желания вернуться в утробу, свойственного многим спящим людям, даже взрослым.

А кот, поместившись в тесном пространстве между коленями мальчишки и его теплым животом, вывернул от наслаждения голову черточками зажмуренных глаз кверху и стал похож на туго скрученное человеческое ухо, или на один из только что съеденных, таких же серых пельменей, или — если не смотреть, а слушать — на небольшой, трудолюбиво рокочущий трактор.

Собственно говоря, они были счастливы тогда.

Из-за Барсика Игорь и пошел в десант, чтобы научиться всем приемам, которые нужны одному против троих. Их там, за домом, как раз трое было, незнакомых пацанов, наверное, случайно зашли во двор покурить, а тут кот… Барсик, между прочим, как только вырвался и до того, как исчез на три дня отлеживаться в подвале, вцепился одному в шею сзади, но это Игорю почти не помогло. Два зуба у Игоря потом еще долго шатались и кровили, бок правый, куда арматурой попали, вспух черной полосой и болел сильно… Но постепенно все прошло, и он стал ходить на секцию, ездил на стадион Юных Пионеров через весь город, и с первым юношеским по вольной его в военкомате без разговоров приписали в ВДВ.

За неделю до отправки Барсик явился, как обычно, под вечер, крепкий и спокойный, осмотрел комнату. Все было нормально, только на полу стояли заготовленные маманей к проводам бутылки вина и белой. Кот обошел бутылки, дергая бледно-розовым плоским носом, сел и внимательно поглядел снизу в лицо Игоря. «Вот так, — сказал ему Игорь, — прощай, девчонка, пройдут дожди, понял?» Оказалось, что понял: пельмени, по обыкновению ему предложенные, есть не стал и даже зарыл формальным невнимательным движением, спать к Игорю не лег, а вместо этого залез под материну кровать в дальний угол. Наутро обнаружился там же, хотя всегда уходил в окно до рассвета… Так Игорь его и оставил, а когда к ночи вернулся после безрезультатной прощальной прогулки с быстро забывшей его впоследствии девушкой, мать сидела на кровати, опершись локтями на широко расставленные под халатом колени, и глядела вниз, на стоявшую между ее тапок почти допитую бутылку розового крепкого из сделанного к проводам запаса. «Подох кот, — сказала мать, — я со смены пришла, поглядела, а он там уже на боку лежит, скалится… Как раз мусорка приезжала, я успела кинуть».

Сама мать померла, когда Игорь еще присягу не принял, но отпуск ему дали, хотя не положено. С похоронами он управился за два дня и больше в родную комнату не возвращался — ни из Тулы, пока тянул срочную, ни из Рязани за все годы учебы, ни потом, из разных мест, куда его посылали для дальнейшего прохождения службы.

Жениться он не стал, потому что любви никакой не было, а просто ради семьи тоже не хотел — плодить нищих на офицерские тысячи. И только животные к нему всюду прибивались. В училище старая и наглая местная кошка признала его хозяином, бросив кормившего ее старшину столовой; в Смоленске принадлежавший всему офицерскому общежитию волнистый попугай, непрерывно бормочущий, словно приглушенное радио, но исключительно матом, только его вполне осмысленно называл по имени, стоило Игорю наклониться к клетке; даже в Афгане одно время бегала за ним сверхъестественно тощая белая собачонка; а под Ведено прижился в его палатке большой рыжий пес формой вроде овчарки, но вскоре налетел на растяжку, одни клочья лохматые остались… И каждый раз, расставаясь с очередным своим дружком, Игорь сильно переживал, крепко выпивал на прощанье и шел к «газону», БМД или вертушке, таясь, чтобы не встретить горестный взгляд покидаемого. Когда же разорвало висячей чеченской гранатой Рыжика, майор Капец взял автомат с подствольником и, не слушая никаких уговоров, пошел в очередную зачистку сам, и после этой зачистки были бы у него большие неприятности, поскольку человек он, как мы уже сказали, жестокий и к людям относится совершенно без сочувствия… Но тут десантуру кинули к Ачхой-Мартану, там ему продырявило легкое, и все кончилось дембелем по здоровью.