Солнечная - Макьюэн Иэн

Зато сейчас, в четыре утра, на деревянно-фарфоровом пьедестале, согнувшись пополам, как блейковский Ньютон над пальцами ног, он знал, что от усталости не сможет заснуть. Плюс алкогольная добавка к бессоннице – и вот он, иссушенный, выжатый как лимон. В полумраке перетопленной ванной перед ним сгустились в один клубок привычные заботы. Вовсе даже не абстрактные, а вполне осязаемые: избыточный вес и, кажется, сердечная аритмия, головокружение при вставании, боль в коленях, почки, грудная клетка, удушающая тяжесть, наваливавшаяся на него то и дело, красноватое пятно на тыльной стороне ладони, несколько месяцев назад сделавшееся пурпурным, звон в ушах, эти вроде бы эфемерные, постоянно накатывающие звуки и такое же постоянное покалывание в левой руке. Эти симптомы воспринимались им как преступления. Надо пойти к врачу и исповедоваться во всех грехах. Но он боялся смертного приговора.

Плюс запущенная квартирка в цокольном этаже на Дорсет-cквер, кричащая ему возмущенно, как брошенный друг: когда ты вернешься? Еще на него морально давят горы нераспечатанных писем. В том числе от отца Тома Олдоса, желающего с ним увидеться и повспоминать о сыне. Ну что он, Биэрд, должен делать? Не самое подходящее время, чтобы подставлять плечо несчастному старику, вот уже пять лет оплакивающему потерю. Дальше. Неопределенность с проектом. Откроют ли венчурные капиталисты из Силиконовой долины свои сердца и кошельки? Не передумает ли Джон Хедли-третий, ранчер из Нью-Мексико, прежде чем его уполномоченный представитель и Биэрд поставят свои подписи под документом завтра в американском посольстве? Сможет ли он производить более дешевые газы из воды, и где гарантия, что они не вступят в реакцию? Обязательно ли катализатор должен быть окислом? Если всерьез углубиться в эту проблему, то вечная бессонница ему обеспечена. Уж лучше думать о Мелиссиной новости. Мог ли он предугадать, что она попытается объехать его на кривой? Три часа сна вселили в него определенную уверенность, что с ее беременностью не все так безнадежно. Где-то глубоко в нем сидела мысль, что такой развязки допустить нельзя, никакого ребенка, он не позволит, пусть этот гомункулус обитает исключительно в эмпиреях чистой фантазии. Он ее, конечно, переубедит. Ей небезразлично, что́ он о ней думает. И она любит его сильнее, чем он ее, вот мощный ресурс воздействия.

В такие минуты он вспоминал Тома Олдоса. Долговязый, ширококостный, крупнозубый Олдос с роящимися в голове идеями, порой очень даже неглупыми. Бедняга Том, давно всеми забытый. Он, Биэрд, даже испытывал отдаленное чувство вины. Он должен был прибить к полу пятисантиметровыми гвоздями этот дурацкий семейный ковер Патриции. Выступить против натирания паркета. Против этого уродливого стеклянного столика, но не из эстетических соображений, а из соображений безопасности. И хотя не его вина в том, что Олдос оказался в его доме, – какого черта! – этот тип остался бы в живых, если бы Биэрд сразу вышвырнул негодяя на улицу, безжалостно, прямо на холод, в домашнем халате, в его, Биэрда, домашнем халате, и пусть бы в таком виде добирался до дома своего дяди.

Но, думал Биэрд, ему не следует слишком уж себя винить. Ведь не кто иной, как он, поддерживал пламя в этом молодом человеке. Четыре года назад, в арендованной полуподвальной квартирке, которой он теперь так безответственно владел, вытянувшись на вонючем диване, по сей день стоящем на том же месте и пахнущем ничуть не лучше, именно он, а не кто-нибудь, разглядел в работе Тома настоящие перлы, выросшие, между прочим, на идеях Биэрда, точно так же, как его собственные выросли на эйнштейновских. И с тех пор он трудится в поте лица, не покладая рук. Он оформил патенты и организовал консорциум, он продвинул лабораторные исследования и привлек венчурный капитал, и когда все сложится, мир станет лучше. А все, что Биэрд требует взамен, это полного и безоговорочного признания его авторства. Право первородства, оригинальность – разве для мертвых это не пустые звуки? В таком большом деле, не терпящем отлагательств, детали и фамилии отходят на второй план. Суть сделанных Олдосом открытий останется в веках – в том единственном смысле, о котором стоит говорить.

Поистине героическое было время. Днем неспешно вникать в идеи Олдоса, а по вечерам, лежа все так же на спине, смотреть по телевизору последние новости с процесса в Олд-Бейли, перед зданием которого его без пяти минут бывшая жена четко, хотя голос ее при этом дрожит, отвечает на вопросы журналистов, рядясь в мантию любимицы СМИ. А по поводу того, что строитель Тарпин, повинный сразу в двух преступлениях (наяривал его жену Патрицию и поставил ей фонарь под глазом), сядет в тюрьму совсем за другое, им не совершенное, Биэрд особенно не переживал.

Никому не дано предугадать, на какую из житейских тревог обратит свое внимание бессонница. Даже среди дня, в оптимальных условиях, человек, как правило, не выбирает, из-за чего он будет переживать больше всего. В данную секунду, в предрассветных зимних сумерках, помимо здоровья, денег, работы, маячащего аборта и подстерегающей внезапной смерти его мучила, как заноза, мысль об этом лекторе или профессоре в отеле «Савой» – как там бишь его, Лемон, нет, Меллон, – нагло обвинившем его в неоригинальности, в обмане, в плагиате. Хотя настоящим вором был он, Меллон, спешивший присвоить себе подлинный опыт Биэрда, чтобы свести его к объекту академического интереса, к учебному примеру распространенной ошибки, к лакомому пирожному, пущенному по кругу, как похабный анекдот. Он увидел, как его рука, направляемая бессонницей, легко вытянулась, словно на шарнирах, и стала сжиматься вокруг горла Меллона, пока тот не пал на колени и не прохрипел свои извинения. Биэрд мог впасть в ярость, но он никогда ни на кого не нападал, даже в детстве. Зато во сне он огорошивал своих врагов бурными проявлениями насилия. Сейчас, вместе с легким учащением пульса, к нему пришло ощущение свежести и необыкновенной бодрости. А также прилив оптимизма. Нет, жизнь еще не кончена.

Например, его увлекла одна идея, и он хотел, чтобы его коллега Тоби Хаммер отнесся к ней со всей серьезностью. Хитроумная схема по обогащению углеродом в скором времени будет реализована в Европе и когда-нибудь, возможно, в США. Идея заключалась в сбросе сотен тонн железных опилок в океан для обогащения воды и распространения планктона. По мере роста последний поглощает все больше двуокиси углерода из атмосферы. Можно высчитать точные объемы для получения кредитов под химически чистый уголь, который будет продаваться по схеме предприятиям тяжелой промышленности. Если угольносжигающая компания закупит приличную долю, она сможет на законных основаниях заявить, что с точки зрения выделения двуокиси углерода у нее чистое производство. Важно опередить конкурентов, прежде чем окончательно сформируется европейский рынок. Нужны суда и запасы железных опилок, нужно определиться с местами сброса, ну и, конечно, обойти все инстанции. Без Тоби Хаммера тут никак. Кое-кто из морских биологов, наверняка вынашивающих собственные тайные планы, прослышал о его идее и тут же поднял в прессе крик, что вмешательство в первое звено пищевой цепи опасно. Этих господ надо обезоружить с помощью неопровержимых научных доводов. Биэрд уже заготовил две статьи для публикации и только ждал подходящего момента.

Запахнувшись в красную тогу и восседая на троне посреди ночного безмолвия, он взором императора окидывал недавнее прошлое. Идея с железными опилками воскресила все то достойное и важное, чем он занимался, и лишний раз напомнила, что нельзя позволить сбить себя с курса. Он приобретет в Нью-Мексико двести гектаров земли. Там проложены допотопные линии электропередачи на шатких деревянных столбах, зато они в рабочем состоянии, и еще там есть надежный источник воды. В один прекрасный день стеклянные панели, начиненные свернутыми прозрачными трубочками и обращенные к солнцу, накроют местные луга сияющим морем и начнут производить водород и кислород из света и воды за гроши. Компрессоры закачают водород в огромные резервуары. Вновь соединившись, кислород с водородом приведут в действие генераторы на топливных батареях. Денно и нощно электростанция будет снабжать энергией город Лордсбург и освещать неоном его главную улочку. А затем, по мере наращивания мощностей, подключатся соседние города – Редрок, Верден, Коттон-Сити и, под занавес, Силвер-Сити. И мир, прозрев, бросится к нему со всех ног.

Наконец он слез с трона, запахнулся в халат и, миновав темную гостиную, где ему пришлось перешагивать через свои вещички, вошел в кухню. Здесь он постоял в полутьме перед холодильником в человеческий рост и наконец нерешительно потянул за полуметровую ручку. Дверца зазывно распахнулась с тихим чмокающим звуком наподобие поцелуя. Полочки были изящно подсвечены и поражали разнообразием, такой стеклянный небоскреб ночью, есть из чего выбирать. Между итальянским салатом радиккио и баночкой домашнего джема, в белом горшочке, накрытом серебряной фольгой, лежали остатки куриного рагу. А в морозилке обнаружилась полукилограммовая упаковка шоколадного мороженого. Как раз немного оттает, пока он закусывает. Он достал из выдвижного ящика большую ложку (сгодится для того и для другого), уселся за стол и, снимая фольгу, почувствовал, как к нему возвращаются силы.