Венерин башмачок - Знаменская Алина

— Петров, поздравляю. Я жду от тебя ребенка.

Это был ход конем. Он испугался так, что едва не рухнул. По крайней мере очень пожалел, что столовка без стульев. Он почему-то сразу понял, что она не врет. Поверил. Его внутреннее «я» так сопротивлялось услышанному, что он чуть не заплакал. Он был готов убить ее. Стукнуть глиняным горшком по голове — и убить!

— Я люблю тебя и в любом случае рожу этого ребенка, — сказала она твердо, вытерла губы, повернулась и пошла.

Она поднималась вверх по узкой каменной лестнице подвала, а он, раздавленный, тупо смотрел ей вслед.

— Ленке не говори! — вдруг спохватился он. Ира дернула плечом.

Он чувствовал себя так, словно услышал смертный приговор. Он понял, что обречен. Ирку он не знал, а она, оказывается, изучила его хорошо. Она била на его порядочность. А Сашка Петров был порядочным до мозга костей. И ответственным. Он в группе своей был старостой, а в студотряде — командиром. Она знала, что он не бросит ребенка. И поэтому не разводила соплей, не умоляла, не грозила. Объявила и стала ждать.

Из той столовки он как чумовой понесся искать Лену. Страх потерять ее гнал Петрова как ошпаренного. Обегал все аудитории, не нашел. Сказали, что она пошла в общежитие. Он помчался в общагу. Перед ним закрыли дверь. Она не хотела его видеть! Недооценил он Ирку, крича ей вслед: «Не говори Лене!» С Лены она и начала. Объявив новость его невесте и поведав все «как было, не таясь», она отправилась кормить его пельменями.

Петрову было — хоть стреляйся. Парни из общежития сочувствовали и давали советы. Засылали послов к Лене — бесполезно. Тогда он решил напиться и пойти к Ирке, сказать ей честно, что он о ней думает. Он выпил два стакана, но так и не опьянел. Но к Ире он все-таки пошел. Девочки из ее комнаты объявили, что Иру положили в больницу на сохранение.

Тогда он опустился на пол посреди коридора и от злости и бессилия, матерясь и ругаясь, заплакал.

В тот же день, когда Ирка вернулась из больницы, Лена бесследно исчезла из института и из жизни Петрова. Она забрала документы и перевелась в другой вуз. Он знал, что искать ее бесполезно. Ему нечем было оправдаться перед ней.

У Ирки беззастенчиво рос живот. Чтобы Сашка не сомневался, она все справки из больницы приволокла, где сроки указаны. Он и без справок не сомневался, что это его ребенок.

Она не ходила за ним и ни о чем не просила. Но он и сам знал, что должен что-то решать. Выпив водки, он отправился выяснять отношения.

Девочки, как только он вошел, тактично растворились, оставив их вдвоем.

— Как только ребенок родится, распишемся, — объявил он угрюмо.

Ира молча смотрела на него. В ее глазах появилось что-то знакомое. Когда-то он уже замечал у нее подобный взгляд. В нем не было вины, раскаяния или боли. В нем были ожидание, заинтересованная радость, едва сдерживаемое торжество.

Он разозлился.

— Это я делаю только ради ребенка. А тебе никогда не прощу!

Ему хотелось наговорить ей еще кучу резких слов, его подмывало наорать на нее, выплеснуть на нее всю злобу. Он почувствовал, как раздуваются собственные ноздри. И снова наткнулся на ее ненормальный взгляд. Да, именно — ненормальный! Она смотрела на него пристально, с любопытным ожиданием одержимой. Так, наверное, туристы наблюдают в бинокль за кратером действующего вулкана, который вот-вот начнет извержение. Его ошарашил ее взгляд. Она ожидала его всплеска, его ругани с каким-то тайным предвкушением. Она наслаждалась его бешенством!

Он оцепенел в замешательстве. Она подошла к нему вплотную и цепко обвила его руками.

— Как мне нравится, когда ты такой!

Он открыл рот, чтобы что-то ответить, но она впилась в него поцелуем.

«Она — ненормальная», — мелькнуло у него в голове. И потом в их семейной жизни, когда они окончили институт и уехали по распределению втроем с маленьким Сашкой, эти дикие сцены неизменно повторялись, предшествуя сексу. Она доводила его до бешенства, а затем набрасывалась на него, как изголодавшееся животное. По-другому у них не было. Зачем он был нужен ей, почему она так добивалась его, для Петрова осталось загадкой. Он так и не смог ее полюбить. Детей любил, жену — никогда. На этой почве у них постоянно случались скандалы. Начинались они с пустяка, с какой-нибудь придирки, мелочи. Потом она обвиняла его в равнодушии, черствости. — А ему нечего было возразить, нечем прикрыть свою нелюбовь. Ирка была несчастна в браке. Но вцепилась в мужа мертвой хваткой. Петров так и не понял: откуда она черпала вдохновение любить его без ответа?

Когда Санька подрос, Петров надумал уйти. Он предложил ей расстаться, и если она отдаст Саньку-то он оставит ей квартиру. И все нажитое. Ирина к сыну была равнодушна, хоть он всегда был копией отца. Наоборот, она частенько изливала на него свой гнев. Но здесь она пошла на принцип. Заявила, что ни за что не отдаст ребенка, вообще не разрешит им видеться.

«С нее станется», — подумал Петров. Разразился скандал, который, как водится, закончился яростным, злым сексом.

Петров понимал, что на скандалах держится его семья и что рано или поздно она рухнет. Ирина решила укрепить брак, родив второго ребенка. Так появилась их дочка, Анечка. Рождение дочки мало что изменило. Петров допоздна задерживался на работе, выходные проводил с сыном — то на стадионе, то на рыбалке. Он буквально не мог находиться дома. Ирина цеплялась за все. Она требовала любви, а ему нечего было дать ей.

Петров думал, что он однолюб. Много лет так думал. Пока не встретился с Леной. Она остановила его на вокзале. Она узнала его, а он ее — нет. И увидел бы — прошел мимо, не узнал. И первые минуты встречи, и потом, позже, он все вглядывался в нее, пытаясь отыскать в ней ту, прежнюю, Лену. Они посидели в привокзальном кафе, поговорили.

— Ты все такой же, Саша. Только шевелюра выгорела, — смеялась Лена. — А я теперь деревенская. Заметно?

— Заметно, — кивнул он.

Лена располнела, и загар у нее был деревенский — руки, лицо и вырез на платье. Рядом с ней стояла огромная клетчатая сумка, полная пустых банок.

— Молоко ездила продавать, — охотно пояснила она. Оказалось, Лена тогда перевелась в педагогический, а окончив его, угодила по распределению в деревню. Там и сейчас работает учительницей в школе. Вышла замуж, родила троих детей. Все как у людей.

Пожаловалась, что учительская зарплата — кошкины слезки. Мужу-трактористу тоже месяцами зарплату не платят. Приходится держать скотину — коров, свиней, птицу.

— Только этим и спасаемся, — закончила свою повесть Лена, улыбнувшись и сверкнув позолоченным зубом. — Ну а ты как? Женился тогда на Иринке? Сколько детей?

Петров рассказал Лене голые факты своей жизни. Работает на заводе, сын уже большой, а дочка совсем маленькая. Все как полагается. Когда объявили Ленину электричку и он посадил ее в вагон, в душе у него загорчило, и ему стало не по себе. Когда электричка умчалась, увозя Лену, он почувствовал облегчение. И понял, что эта горечь и эта обида — не оттого, что первая любовь в душе всколыхнулась, а оттого, что у него отняли эту питающую много лет иллюзию. У него отняли любовь.

Ирину он не любил и любить никогда не сможет. А Лену он тоже любить больше не может, потому что той Лены — нежной, юной и застенчивой — больше нет. У него словно отняли саму возможность любить. И оказалось, что он, взрослый мужик, нуждается в этой сказке. Он должен любить кого-нибудь.

Ему стало так одиноко, так грустно. Так странно было на душе, что, придя домой, он зачем-то все выложил Ирине. Он сказал ей, что встретил Лену, что не узнал, что она очень изменилась. Попытался передать Ирке свои чувства, но ощутил, что у него ничего не получается. У него язык деревенеет под ее взглядом, и слова получаются какие-то квадратные. Ирина молча слушала его, курила и смотрела в окно. А потом развернулась и посмотрела на него в упор. И ее взгляд напугал его в который раз.

— Я ненавижу вас всех! — выплюнула она в него первую фразу. — А особенно эту твою Ленку! И пусть хоть затрахается в своей деревне со своими коровами! Тоже мне — мадонна! Столько лет! Она отняла у меня все, понимаешь?

Ирина подскочила и стала метаться перед ним, роняя табуретки и расшвыривая их ногами. Он сморщился, как от зубной боли. Ирку было не остановить. Он обречен был перенести очередную истерику.

— Детей перепугаешь, — тихо предупредил он.

— И дети тебе не нужны! Столько лет ты потратил на то, чтобы думать о ней, переживать, лелеять ее священный образ! Как же, память о первой любви свята! Зато она по тебе недолго тосковала! И мужа нашла, и детей настругала! Убедился теперь, чего стоила она, ваша драная любовь?! Из-за чего я лучшие свои годы страдала? Из-за призрака! А призрак даже на тридцать процентов не сошелся с оригиналом! Ха-ха-ха!

Ирина захохотала нехорошо, с надрывом. Петров кинулся дать ей воды, но она оттолкнула его. Она обругала его грязно, длинно, разбила стакан и, пока он собирал осколки, выбежала в коридор. Потом он собирал по памяти все звуки ее ухода. Да, он откопал в закоулках подсознания тот звук — бряцание ключей от машины. Но это было потом. А тогда он даже не предположил, что Ирина в таком состоянии додумается сесть за руль. Заплакала дочка, и он отправился успокаивать детей. Он был уверен, что Ирка спустится на первый этаж, к своей приятельнице. Где они, как обычно, пропустят по рюмочке, выкурят по сигаретке и, перемыв кости мужьям, успокоятся. В ту ночь Ирина не пришла ночевать. А наутро ему сообщили, что его жена не справилась с управлением и на полном ходу врезалась в дерево.