И шарик вернется… - Метлицкая Мария

Тинка говорила так горячо и убежденно, что Таня заслушалась. В общем, нужна команда единомышленников.

– Готова? — спросила Тина.

– К чему? — растерялась Таня.

– Господи, ну начинать все это вместе со мной? Но знай — будет трудно. Препон — тьма, но связи есть, деньги тоже. Нужна команда. Пойдешь?

– А можно подумать? — спросила Таня.

– Два дня, — сурово припечатала Тина.

Таня позвонила ей через двадцать минут. Через двадцать минут хождения кругами по комнате и четырех выкуренных одну за другой сигарет. Даже Андрею не позвонила. Вернее, не дозвонилась — он был вне зоны доступа.

Через двадцать минут она вопила в трубку:

– Да! Я согласна! Конечно, согласна!

Тинка засмеялась и сказала, что начинают прямо завтра! «Слышишь — завтра!»

Таня сказала, что готова уже сегодня. Вот прямо сейчас.

Вечером обсудили все с мужем. Наверняка там найдется дело и ему. Поднять такую махину! Говорили до полуночи. Уснули, обнявшись, счастливые — появилось дело. И надежда. В общем, жизнь продолжается! А трудностями их не испугаешь! Сколько их было в жизни, этих трудностей! Даже вспоминать не хочется, честно говоря. Будем жить будущим. Прошлое — за спиной. Что о нем говорить? Пережили…

Опухоль Верка обнаружила в ду€ше. Провела по груди, и рука как будто споткнулась. Опухоль была приличная, размером с небольшую сливу. В голове всплыло слово — «алыча». Маленькая, желто-зеленая кисловатая сливка.

Верка, мокрая и раздетая, села на диван. Руки дрожали. Не могла прикурить сигарету. Куда бежать, кому звонить? Лялька перебивается с хлеба на воду, пашет как подорванная. Таня — после болезни, сама еле жива. Бизнес потеряли, тоже еле концы с концами…

Отец? Ну, это вообще смешно. Лийка… Лийка с мальчиками тусуется. Да с какими мальчиками… Думать не хочется. Ночью в окно курит траву. Верка слышит запах. Сказать боится. Дочь — штучка еще та. Вдруг из дома уйдет? Тогда точно пропадет.

В общем, придется сдаваться в муниципальный госпиталь. А там — будь что будет. Рассчитывать не на кого. Только если — на самого Господа Бога. Вдруг не оставит на этот раз?

Лялька вернулась в Москву. Сняли квартиру у черта на куличках — в Гольянове. Глеб, понятно, без работы. Лялька устроилась секретаршей в какую-то невнятную компанию по продаже облицовочного камня. Зарплата — копейки, а нужно есть, пить и платить за квартиру. Перспективы — ноль. Как выживать? Из огня да в полымя — вот как это называется. Сидела вечерами на убогой кухоньке и думала о том, что жизнь ее так протекать не должна. Ну не может так быть, чтобы она, Лялька, умница и красавица, ничего не придумала. Стоило ли возвращаться в Москву, если все так грустно и уныло?

Так можно было жить и в Париже, только картинка за окном была бы веселее, и погода лучше, и багет свежее.

С Глебом отношения разладились. Любовная лодка и все тот же пресловутый быт. Какие чувства, если завтра в шесть вставать, ехать на другой конец Москвы и пахать за копеечную зарплату? А потом ложиться спать на чужой раздолбанный диван и бить тапками тараканов на стене?

Не до страстей уж точно, не до страстей… Выяснять отношения тоже не хотелось. Да и сил не было. Лечь бы поскорее и провалиться в сон, чтобы не видеть все вокруг и не думать, как прожить и как выжить…

И это — ее жизнь? Нет. Такого не может быть. И такого не будет!

Прилетели. В Нью-Йорке их встречал давний приятель Гарри, потертый, но все еще крепкий мужичок, на Светика, во всяком случае, он смотрел с интересом. Устроились в снятой квартире — серенько, скромненько, две комнаты и кухонька. Гарри почти все время лежал — мучила отдышка.

Наконец положили в госпиталь — всем занимался тот самый друг с котиным взглядом масленых глазок. Сначала обследование: анализы, коронарография. Через день операция. Каждую минуту капают бабки.

– Здесь не залеживаются, — объяснил друг-дружочек.

Отвез вечером Светика домой, предложил поужинать. Она согласилась. Сидеть в чужой квартире одной — радости мало. Пошли в ресторан, китайский. Дешевка. Пахнет прогорклым маслом и рыбой. Светик сморщилась и отодвинула тарелку.

В машине на обратной дороге этот придурок попытался ее обнять. Светик его оттолкнула, чуть по морде не съездила. Не съездила, потому что нужен, без него она здесь пропадет. Сказала только:

– Как же вы можете? Я же жена вашего друга.

Тот криво усмехнулся:

– Да ладно, жена… С тобой все понятно. Знаем мы таких жен. Видали.

Светик оскорбленно вышла из машины, хлопнула дверью. Сволочь! Сволочь убогая. Решил, что за китайскую тухлятину я с тобой расплачусь? Прямо в машине? Ублюдок!

Операцию сделали. Вставили четыре шунта. Врач объяснил Светику, что качество жизни больного теперь будет совсем другое: покой, положительные эмоции. Никаких стрессов. Светик объяснила врачу, что Гарри — известный адвокат.

– О чем вы говорите? — рассмеялся врач. — Об этом можно забыть.

Так. Что делать? Как жить? Тащить в Москву старика-инвалида? А там? На что жить? Стать при нем сиделкой? Нет уж, увольте. Не за этим, что называется…

И Светик решила, как ей казалось, мудро. Она остается в Америке. Продает квартиры в Москве, а это — приличные деньги. Еще есть дача по Казанке, двадцать пять соток, тоже деньги неплохие. Еще участок успела прикупить в приличном месте — как в воду глядела. Нет, все-таки есть у нее чутье. И мозги, слава богу.

В Москве ловить больше нечего. А здесь — посмотрим. Обживемся. Язык она знает, здоровье и красота на месте. Да и вообще — кому Америка не дает шанс? Только дебилам. А она к ним не относится.

Зоя родила дочку. Роды прошли как по маслу. Все были счастливы. Муж от ребенка не отходил — вился, как орлица над орленком. Матушка почти свихнулась — тоненьким голоском завывала колыбельные и не спускала девочку с рук. Зоя с интересом разглядывала дочку. Красивый ребенок, крепкий, здоровый. А ведь зона риска была огромна… Возраст родителей! Зоя — врач, все понимала. Но, как говорится, все обошлось.

Конечно, девочку назвали в честь прабабки, иначе и быть не могло!

Наняли няньку — медицинскую сестру из Зоиной больницы, опытную, вырастившую троих детей. Зоя была спокойна. На работу вышла через полтора месяца после родов. Дела не ждали.

Через год она баллотировалась в Думу от коммунистов. Прошла с абсолютным большинством голосов.

Жизнь сделана: профессор, прекрасный врач, общественный деятель. Муж, ребенок. Успешная жизнь успешной женщины. Главное — проживать эту самую жизнь по совести. Не сомневаться. Тогда все сложится.

Ох, ничего не бывает в жизни просто так! На все воля Божья — Шура была в этом уверена. Как когда-то послал ей Боженька тетю Тоню, так сейчас послал Люсю, Люсечку — нянечку из того интерната, где когда-то жил Петруша. Шура встретила ее на улице и не узнала. А вот Люсечка ее узнала, сама подошла.

– Как ты, Шура, где? Как на хлебушек зарабатываешь?

Шура расплакалась и все про свои беды рассказала. Позвала Люсечку к себе — чаю попить. Люсечка боты скинула, платок развязала. Прошлась по квартире.

– Бедно живешь, Шура, плохо.

Шура махнула рукой и стала заваривать чай. Сели. На столе — сушки, сухари и варенье засахаренное, соседка прошлогоднее отдала. Люся чаю попила, сухарики в чае размочила, рассмеялась — зубов-то нет.

Шура вздохнула:

– Какие зубы! Сколько денег стоят!

А Люсечка хитро улыбнулась, прищурилась и сказала:

– Ну при чем тут деньги? Это у меня имидж такой! — Она захихикала. — Мне теперь зубы ни к чему!

Шура не поняла, а Люсечка объяснила: побирается она теперь, на рынке. Место — золотое. Денег — «хоть жопой ешь», с пустыми сумками ни разу не ушла. Торговки под вечер все ей скидывают — и мяско, и творожок, и помидорки с огурчиками. Ну, малость залежавшиеся, понятно. Но она не брезгует, людей не обижает. Люди-то от души! Иной раз соседке, одинокой старушке, все отдаст. Та — счастлива, за Люсечкино здравие каждую неделю в церкви свечки ставит. А она, Люсечка, все сама себе купить может, хоть в «Перекрестке», хоть в «Седьмом континенте»: и колбаски копченой, и конфет шоколадных, и рыбки красной, и икорки.

Потому, что подают хорошо! Есть люди — ну просто щедрые очень! Особенно мужики молодые. Бычары такие! Люсенька опять захихикала. Те дают и говорят: «Помолись, бабка, за мое здоровье!» А Люсечка в ответ: «Да что ты, сынок! Век молиться буду!»

– В общем, живу как у Христа за пазухой, — подвела она итог. — Всем бы так жить! Еще и дочке своей непутевой помогаю. Она у меня сидела семь лет, больная вся вышла. Тащу вот ее. — И Люсечка шумно втянула в себя из блюдечка чай. — Потом внимательно посмотрела на Петрушу и сказала: — А тебе, Шурка, сам бог велел!

– Что велел? — не поняла Шура.

– А то! — Люсенька кивнула на Петрушу. — Обучу всему. Поставлю на рынок. Про нужду забудешь. Как сыр в масле кататься будешь!