И шарик вернется… - Метлицкая Мария

– Да, кстати, вещички можешь собирать. Путевки я получу в понедельник. В «Актер», разумеется. Через неделю улетаем. Надеюсь, против самолета ты не возражаешь? Что в поезде трястись? — Он вздохнул и улыбнулся.

Верка стояла ошарашенная.

– А как же?.. — тихо спросила она.

– А, ты об этом? — спокойно сказал Гарри и провел расческой по густым волосам. — А что, собственно, меняется? Ничего такого не случилось. Хочет — пусть рожает. Это дело добровольное. Да и пора — сколько ей лет? Двадцать восемь? Тридцать? Самое время. Комната у нее есть, а деньгами поможем. Ну не подонок же я, в конце концов. На тебе, кстати, это никак не отразится, и жизнь твоя не изменится, так что не беспокойся. Да, и купи, не забудь, себе новый купальник. Молодежи будет в этом году полно. — Он прошел на кухню и крикнул оттуда: — Дочь! Свари-ка кофейку! Мне еще полночи работать.

Верка зашла на кухню и внимательно посмотрела на отца.

– То есть ты считаешь, что ничего не произошло? — спросила она.

Он пожал плечами:

– Ничего такого, что могло бы изменить нашу с тобой жизнь.

Верка достала из кухонного шкафа джезву, положила четыре чайные ложки кофе — Гарри любил покрепче.

Через две недели улетели в Сочи. В чемодане лежали новые сарафан и купальник. Верка старалась ни о чем не думать и отцу вопросы не задавала, а у Гарри было распрекрасное настроение, как будто ничего не произошло. Ну ровным счетом ничего. Жизнь продолжалась в прежнем режиме. Гарри был, как всегда, душой компании — анекдоты, каламбуры, прибаутки. Все — на высшем уровне, тонко и остроумно. Вокруг него крутился целый хоровод баб — от двадцати до семидесяти. Он расточал комплименты и целовал ручки. «И как его угораздило? — недоумевала Верка. — Просто нонсенс, ей-богу. — Ну, и черт с ним, — решила она. — Мое какое дело? Пусть сам разбирается».

У Верки тоже наметился романчик — с сыном известного режиссера. Мальчик был капризный, но образованный и симпатичный. Строил из себя утомленного и умудренного жизнью. Этакий Печорин. Но Верке он нравился и к тому же классно целовался. Она жила в свободном режиме — у нее своя компания, у Гарри своя. Он закрутил роман с одной довольно знаменитой театральной актрисой. Она была не из «юных див», разумная и рассудительная. Верка почти успокоилась. Конечно, когда она вспоминала про Зину, на душе становилось противно. Но в целом все было замечательно — теплое море, фрукты, вкусный кофе в кафешке на набережной, интересная публика. А еще мужские взгляды и сладкие поцелуи. Думать о Москве не хотелось.

В Таллин ехали на поезде. На перроне собралась вся честная компания — с рюкзаками и гитарами. Почти перед отправлением отец заметно занервничал, но тут к вагону подбежала высокая молодая женщина с распущенными длинными рыжими волосами и огромными, в пол-лица, черными глазами. Лялька видела, как отец облегченно вздохнул и покачал головой. Все загрузились в купе. Рыжая — ее звали Аллой — расположилась в купе с Лялькой, Полей и Ритой — подружкой Лео. Гриша, судя по всему, был соло. Мужчины расположились в соседнем купе. К вечеру женщины накрыли ужин. Поля, золотая душа, обняла немного смущенную Ляльку, с некоторым испугом поглядывающую на рыжую Аллу, и шепнула:

– Все будет хорошо, не волнуйся!

Потом из огромной сумки Поля достала пирожки, запеченную курицу, кастрюлю винегрета и миску с вареной картошкой. Рита тоже распотрошила свою сумку и выложила котлеты и соленые огурцы. А вот Алла растерянно хлопала глазищами и извинялась, что ничего с собой не взяла.

– Не успела, — смущенно оправдывалась она. — Только-только хватило времени собрать вещи.

– Ничего, — успокаивала ее Поля. — Еды на всех хватит.

«Да, — подумала Лялька. — Папаше опять, похоже, не повезло. Пусть эта Алла и вправду красавица, но росомаха еще, видно, та. Не Поля, одним словом. Положиться на нее можно едва ли. Хотя, конечно, эффектная. И вроде бы невредная».

Ужинали шумно и весело — с коньячком и гитарой. Запевал Митя, а остальные подхватывали. Спать легли поздно — Поля с трудом выгнала мужчин из «женского» купе. В Таллин прибыли рано утром и сразу, не посмотрев город — Лялька расстроилась до слез, — пересели в маленький «пазик», который должен был их отвезти до места. Алла села рядом с отцом. Лялька видела, как она взяла его за руку. Отец обернулся к Ляльке и подмигнул ей. Лялька отвернулась к окну. Ехали долго, часа три. До самого острова добирались моторной лодкой — по очереди.

Остров оказался сказочным — узкая пляжная полоса с седым мельчайшим песком. Прозрачный сосновый бор. Вдоль берега — низко стелющиеся кусты цветущего красного шиповника, огромные, отполированные морем и временем валуны. И абсолютная, звенящая тишина. Запах хвои и смолы. Никакой цивилизации и близко не видно. Но отец сказал, что на другом конце острова есть небольшой рыбацкий поселок, в шесть домов. Жители держат скотину и кур, так что свежее молоко, масло, сметана и яйца обеспечены. А вкуса все это — необыкновенного. Сметану можно резать ножом.

Начали устраиваться — ставить палатки, полевую кухню, туалет. Поля и Рита пошли в поселок за картошкой, овощами и молочными прелестями. Лялька разбирала на кухне посуду. Алла сидела на берегу, покусывала травинку и пропускала через ладонь мелкий песок. «Хорошие дела, — подумала Лялька. — Вот ведь цаца. И нахалка к тому же. Ну почему отцу так не везет?»

А потом начался отдых. Митя с Полей жили в одной палатке, Лео с Ритой — в другой. Отец разместился с одиноким и посему грустным Гришей, а Лялька оказалась в одной палатке с рыжей Аллой. Отец по-прежнему делал вид, что к Алле он не имеет никакого отношения. Стеснялся. Но, конечно, Лялька видела, как они вдвоем уходят в лес и целуются, купаясь в море. В хозяйстве Алла участия не принимала. В основном спала, загорала и пила литрами кофе. Легкий прибалтийский загар, надо сказать, ее необыкновенно украшал. Умница Поля не роптала — святой человек. Рита тяжело вздыхала и качала головой. Но при Ляльке они Аллу не обсуждали.

А в остальном все складывалось замечательно. Мужчины ловили и коптили рыбу — янтарная салака, истекающая жиром, была превосходна. А огромные, бледные, но сладчайшие помидоры, выросшие на белоснежном мельчайшем песке? А мелкая, рассыпчатая картошка? А соленая балтийская килечка пряного посола, купленная в сельпо? Купались, ходили в лес за грибами и черникой. Вечером у костра пели песни под гитару и говорили о жизни. Все хотели уехать, эмигрировать из Страны Советов. Лялька сжималась, слушая эти антисоветские разговоры — не от самих разговоров, нет, девочка она была разумная. Просто она боялась, что отец соберется и уедет с рыжей ленивицей Аллой и бросит на произвол судьбы ее, Ляльку. Обсуждали, куда кому податься. Митя говорил, что хотел бы оказаться в Германии — ведь там такой уровень медицины! Лео утверждал, что ему все равно. «Хоть в Монголию», — шутил он. Рита грустно молчала и опускала глаза — она понимала, что Лео вряд ли возьмет ее с собой. Он повторял, что устраиваться и выживать ТАМ на первых порах проще одному. С Гришей было все понятно. В Израиле у него давно и небедно жила родная сестра. Лялькин отец мечтал об Америке. Говорил, что это страна неограниченных возможностей. Алла загадочно улыбалась и гладила отца по руке. Лялька отводила глаза. Поля, умница Поля, видя Лялькины страдания, шепнула ей:

– Не психуй! Отец тебя любит до смерти. Разве он тебя оставит?

– А мама? — спросила Лялька и разревелась.

Светик летела на самолете болгарской авиакомпании. Маман, постриженная и подкрашенная, одетая в новый костюм и новые туфли, сидела с испуганным лицом и вытянутой в струнку спиной. Самолетов она панически боялась. Светик фыркала и отворачивалась к окну. После вкусного обеда она открыла журнал «Юность». Мать прикрыла глаза, пытаясь уснуть. Когда начали приземляться, она до боли сжала руку дочери. Светик скривилась и руку выдернула.

Потом их рассадили по автобусам и повезли на место, к морю. Ехали и смотрели по сторонам. Все было интересно — небольшие, чистенькие деревушки с аккуратными белыми домиками, покрытыми яркими черепичными крышами. Невысокие горы, поросшие густыми изумрудными лесами. Колокольни церквей. Ровные ленты дорог.

– А ведь тоже социализм, — вздохнула мама.

Светик грубо ответила:

– Ну можно подумать, у тебя жизнь плохая! Квартира отдельная. Дача, на которую тебя возит водитель, а не электричка. Холодильник доверху забит. За мясом в очереди не стоишь — на рынок ходишь за парным. Вот, за границу сейчас приехала. Не на шести сотках все лето жопой кверху. И все тебе жизнь плохая!

Мать пристыженно молчала, а Светик подумала: «И вправду — аккуратно, чисто, ухоженно. И это — всего лишь какая-то вшивая Болгария. А что же там, далеко, в «настоящей загранице»?»

Гостиница была новая, в двенадцать этажей. Номер уютный — две кровати, телевизор, душ, туалет. Большой балкон с видом на море. Переоделись и пошли на пляж. На пляже тоже сплошь культура — шезлонги, яркие зонтики от солнца, будочки с напитками, пивом и мороженым. Море теплое, песок чистый. Везде слышится иностранная речь — немецкая, польская. Приехали погреться — своих теплых морей у них нет.