Гибель Помпеи (сборник) - Аксенов Василий Павлович

«Ореанда» стоит на набережной, прямо над морем. Бросил чемодан и марш – акклиматизироваться. Традиционный процесс «акклиматизации» творческого человека в Помпее. Вы сидите с манускриптом своего заветного опуса на гальке в трех метрах от Средиземного моря, смотрите на страницу, где начертано что-то вроде такого: «к выводу, основанному на теории возмущений, можно подойти и с другой точки зрения, применив его к распаду системы, происходящему под влиянием каких-либо возмущений, где Ео есть уровень энергии системы при полном пренебрежении возможностью ее распада», повторяете чеканные эти строки и в то же время соприкасаетесь с извечной прародиной, слушаете, как волна перебирает гальку, вбирает запахи вечной бодрости и отрады.

Старайтесь отвлечься от набережной с фланирующей толпой отдыхающих варваров, от фасада гостиницы, одетого в леса, по которым таскаются бухие маляры, не поглядывайте и на кафе, в огромном окне которого на втором этаже восседает знакомая римская компания.

В компании этой, разумеется, верховодили и платили за всех два-три грузина, провозглашавшие непрерывные тосты за Арабеллу.

– Ара-белла! – говорит грузин, держа свой бокал на весу над столом.

Все смотрят на бокал, словно на шарик гипнотизера.

– Ара-белла!

Забавно, что «ара» в грузинском языке частица отрицания, и, провозглашая нашу знаменитую Арабеллу, грузины как бы пьют за какую-то свою таинственную Не-беллу.

Арабелла за стеклом кафе встала и протянула мне стакан вина. Мы с ней были отдаленно знакомы, и вот теперь она с тихим приветом протянула мне то, чем была богата в этот момент, – свой напиток. Рука ее прошла сквозь стекло и, высунувшись по запястье, предлагала мне сейчас что-то хорошее.

Впоследствии, если зайдет речь, обязательно объясню, что с того ракурса, в котором я находился в тот момент, из той плоскости, которая меня в тот момент пересекала, я просто не мог увидеть ни Арабеллу, ни тем более стакана с вином.

Тем временем к окну кафе по лесам непринужденно приблизился один маляр, взял из руки стакан и бойко поклонился. Он отставил было уже мизинчик, чтобы благородно употребить благородный напиток, как вдруг прервал волшебную процедуру и заорал куда-то могучим голосом:

– Николай, ложь кирпич! Приказываю – ложь кирпич! Ложь кирпич взад, стрелять буду!

Стрелять ему было решительно нечем. Впоследствии это обстоятельство широко обсуждалось на набережной. Чего ж он кричит – стрелять буду, когда стрелять нечем. Орет, понимаете, стрелять буду, а чем ему стрелять. Вот народ – кричит стрелять буду без всякого огнестрельного оружия, что ты будешь делать, какие хвастуны.

Гуляющие посмотрели, кому это маляр так слишком громко кричит, и все увидели еще одного маляра в заляпанной спецовке, который, стоя вблизи на лесах, малярил балкон третьего этажа. Малярил за милую душу, вяло и грубо, сморкаясь в рукав, ничего не подозревая. Над ним, над этим вторым маляром, между тем на балконе стоял третий, который и целился кирпичом своему товарищу в темя.

Протянувшееся мгновение.

Раз) Первый маляр держал стакан хорошего вина. Второй маляр держал кирпич, целясь третьему в темя. Третий маляр держал кисть в слабой и пьяной руке.

Два) Второй маляр обрушил кирпич на голову третьему маляру. Третий маляр упал с лесов на асфальт и там раскинулся. Первый маляр выпил стакан вина.

Три) Первый с пустым стаканом в руке бросается куда-то – то ли жертву спасать, то ли хватать преступника. Второй со слепящей улыбкой, заливающей лицо, вторым кирпичом добивает третьего. Третий, дернувшись, переворачивается на спину и вновь раскидывается широко и свободно.

Растекается темная лужа.

Набережная взорвалась криками:

– Это он его за бабу, за бабу, за бабу свою!

В дверь на балконе ломились отважные. Убийца, залитый слепящей улыбкой, перелез через перила. Кувырком вниз полетело его тело, ударилось о балкон второго этажа и рухнуло мешком на асфальт рядом с жертвой. Тут же начала растекаться вторая темная лужа.

За бабу, за блядь, за парикмахершу Светку из ревности, как в опере Бизе, два хороших специалиста, среди бела дня, и не сильно выпимши даже.

Уравновешенно шумела толпа отдыхающих под надзором дружинников. Подъехала надлежащая машина. Соответствующий персонал погрузил трупы. Машина медленно тронулась.

Из парикмахерской на набережной выскочила виновница событий. В распахнутом белом халате разнузданной плотью мельтешил ярчайший полистер.

Говорят, что и деток у них было двое, употребляет кто-то прошедшее время, будто и детки сплыли у Светки вместе с папашами.

Парикмахерша цапала руками «Скорую помощь», рыжее чучело ее головы как будто катилось по крыше машины. Черные отпечатки пальцев. И такими руками они нас броют.

Впоследствии мне казалось, что именно с этого момента и началась гибель Помпеи. Будто бы этот фатальный инцидент и начал разруху курортного города со всеми его санаториями, ресторанами, скульптурами трудящихся и Исторического Великана. Будто маляр с кирпичом дал сигнал вулкану. Будто бы только тогда и появились завитушки дыма над скалистым отрогом, висящим в золотистом небе.

На самом деле, скорее уж, если и была между этими явлениями какая-нибудь связь, то обратная. Дымок появился много раньше. Его никто долгое время не замечал, потому что жители и гости Помпеи, как ни странно, мало наблюдали природу. Они наблюдали в основном друг друга, ибо только в человеческом коллективе видели источник своих наслаждений, или, как сейчас принято говорить, «кайфа».

Замечать дымок стали только тогда, когда он, собственно говоря, стал уже дымом, однако приезжие полагали, что это просто местная достопримечательность, а местные думали, что это просто там в горах происходят просто какие-то эксперименты просто-напросто наших вооруженных сил. Военная мощь нашей республики как бы исключала возможность стихийной беды.

Никому, конечно, и в голову не приходило искать связь между розоватым дымком в горах и волной странных поступков, захлестнувшей побережье. Вспышка страстей в малярном цехе была лишь одним эпизодом в череде многих.

Рассказывали, например, такое.

Якобы ранним утром на каком-то перекрестке был замечен инспектор дорожного надзора, который, сидя на крыше патрульной машины, брился перед огромным круглым зеркалом, установленным здесь для усиления безопасности движения, но отнюдь не для бритья. Будто бы в баре «Карфаген» дружинники-фарцовщики как-то вечером поколотили голландского туриста. Они, видите ли, слушали старинную музыку, а он, понимаете ли, мешал, то ли товар какой-то предлагал, то ли с девочкой просил познакомить. Этот факт в череде многих был, пожалуй, самым невероятным, учитывая особые отношения между голландцами и помпейской народной дружиной.

Ну, вот еще нечто. На танцах в клубе Деревоотделочного комбината какая-то пара разделась донага, продемонстрировала коитус и была не только не побита, но шумно одобрена танцующей молодежью.

Далее. Директор этого клуба, когда его вызвали на проработку в горком, явился туда с букетом горных маков. Замечательно, что букет был принят. В тот же самый горком позвонил как-то режиссер римской киногруппы, снимающей здесь фильм из заграничной жизни, и предложил превратить город в съемочную площадку, то есть практически реставрировать в Помпее капитализм.

Пенсионеру-активисту Карандашкину, торгующему на набережной билетами государственной лотереи, какие-то злоумышленники надели на голову цинковое ведро. Из ста тысяч билетов, отобранных негодяями у пенсионера, не выиграл ни один. Между тем Карандашкин направил открытое письмо ко всем честным людям планеты, а газета «Кузница здоровья» это письмо опубликовала. Завязалась нелепейшая полемика, остановленная только по прямому приказу идеологической комиссии.

Рекордом бессмысленной жестокости в те дни оказалось нападение каких-то бродяг на тигриный цирк. Огнетушителями они выгнали из клеток насмерть перепуганных зверей. Тигры эти уже в десятом поколении были цирковыми артистами и прыгали в обруч без всякой тренировки, просто по генетическому зову. Рассыпавшись по городу и столкнувшись со странными нравами помпеян и гостей курорта, они, естественно, одичали. Громоподобный рык этих несчастных тварей слышался в Помпее вплоть до ее последнего дня.

Происходили, впрочем, и какие-то маловразумительные акты добродетели. Как-то глухой ночью повара санатория «Родина» Матвея Тряпкина взяли за грудки какие-то трое и спросили – есть у тебя 50 рублей? Откуда у пьяного пищевика такая сумма? Налетчики обыскали бедолагу и, убедившись, что не врет, подарили ему полусотенную ассигнацию.

Какая связь существует между поступками людей и состоянием огненной внутриземной магмы – прямая или обратная, косвенная или непосредственная? Никто не знает, все запуталась. Розовая шапка над вулканом с каждым днем увеличивалась.