Женщина-зима - Знаменская Алина

— Видели что-нибудь?

— Да и видеть мне не нужно! Они это. А кто же еще? Мужики мои отродясь возле сараев не курили. Только не докажешь теперь.

— Проводка, бывает, искрит… — не слишком уверенно предположила Полина.

— Говорила Володьке, — не слушая Полину, продолжала Марья Ивановна, — чтоб не пялился на замужнюю. Говорила, что хорошим не кончится. Не послушал…

— Любит он ее, — осторожно вставила Полина.

— Любит! А как теперь? Он ведь с ней сюда больше не приедет, дорожка заказана! Ни внучат не увижу, ни сына.

Марья Ивановна зашмыгала, полезла за платком. Мысль о несуществующих внучатах сильнее встревожила ее, чем потеря маслобойки.

— Бог с ней, с маслобойкой, — словно отвечая на Полинины мысли, запричитала она. — Жили мы без нее. А вот сына не увижу, это знаешь как?

— Ну уж сразу — не увидите. Увидите. Сами поедете к нему. Все у него будет хорошо. Что ж теперь? Бывает… Он ведь давно ее любит?

— Со школы, — кивнула Марья Ивановна и просеменила в комнату сына. Притащила коробку с фотографиями. Вместе посмотрели. Пришел Володькин отец, поговорила с ним.

Домой Полина вернулась, когда совсем рассвело. Выгнала Милку в стадо, легла отдохнуть. А в обед ее разбудили.

— Мам, там к тебе, — растерянно смотрел на нее Тимоха. Она выглянула в окно. У палисадника стоял видавший виды милицейский «уазик». Она и подумать ничего не успела, не проснулась до конца — па кухне появился молоденький милиционер.

— Полина Петровна Мороз?

— Да, это я.

— Здравствуйте. Старший лейтенант Петров. Вот вам повесточка.

Ничего не соображая, Полина заглянула в бумагу. Явиться к следователю для дачи показаний.

— К какому следователю? Зачем?

— Я на машине, могу вас подбросить, — дружелюбно предложил милиционер. — Следователь как раз на месте. А то в следующий раз приедете, ждать придется, то-сё…

Полина не стала возражать, собралась быстро. Пусть лучше на машине довезут, чем на перекладных потом добираться.

Приехали в районную милицию.

Милиционер привел ее к кабинету следователя и сказал: «Ждите». На двери табличка «Следователь Снежко А.Н.». Ждать пришлось долго. Полина сидела в коридоре и гадала: зачем ее сюда вызвали? Вариантов не было.

Через полчаса ее пригласили в кабинет. За столом сидела женщина немного моложе Полины. А может, и ровесница, только сильно ухоженная. Следователь Снежко, вероятно, ужасно гордилась своей должностью. Потому что сразу повела себя с посетительницей свысока.

Пока она спрашивала паспортные данные и заполняла бумажки, Полине ничего не оставалось, кроме как рассматривать ее. Моложавая, ухоженная. Ногти, прическа, костюмчик. Только вот эта некоторая надменность во взгляде, появляющаяся почти всегда у людей, облеченных властью, сразу насторожил Полину.

— По какому поводу меня пригласили? — наконец не выдержала она.

Следователь отвечать не торопилась, уткнулась в свои бумажки. Писала себе.

— Послушайте, у меня нет свободного времени тут сидеть без дела и смотреть, как вы пишете! — вскипела Полина после десятиминутного созерцания.

— Теперь у вас будет много времени, — неопределенно буркнула следователь, не поднимая головы.

Кончив писать, она наконец взглянула на Полину, как, вероятно, следователи в тридцатых годах смотрели на врагов народа.

— К нам поступило заявление, уважаемая Полина Петровна, от гражданина Гуськова Павла Федоровича, из которого нам стало ясно, что вы, не имея лицензии или какого-либо разрешения на частную врачебную практику, все же занимаетесь лечением граждан в своем селе.

Полина молчала. Ай да Павел! Два — ноль в его пользу. Сумел достать… А она клюнула!

— На днях вы, не дождавшись бригады «скорой помощи», сделали гражданке Гуськовой, семидесяти двух лет, укол, после которого она почувствовала себя плохо. Настолько плохо, что попала в реанимацию.

— В реанимацию? Когда? — поразилась Полина. — Я только что… несколько часов назад видела братьев Гуськовых. Они мне ни слова… — Полина осеклась. Она не была готова к такому. Это было совершенно неожиданно и обескураживало.

— Так вы не отрицаете, что занимаетесь врачебной практикой? — даже с некоторым участием спросила следователь. Она наклонилась к Полине, словно стремясь проявить понимание.

— Ничем я не занимаюсь! — возмутилась Полина, поняв, куда клонит следователь. — Помогаю, конечно, советом… А вы бы не помогли? В деревне нет даже захудалого медпункта! Кому давление смерить, кому горло посмотреть… Никто еще в реанимацию не попадал.

Следователь быстро писала за Полиной, а на последнюю фразу заметила:

— Сколько веревочке ни виться…

— Что?

— У вас какой диплом? — поинтересовалась Снежко.

— Мединститут.

— Но врачом не работали?

— Должности врачебной не было. Была ставка фельдшера, я согласилась. А когда ставку сократили, осталась без работы.

— «Осталась без работы, — повторила следователь, не переставая записывать, и, как бы подсказывая Полине, продол-Жила: — И стала практиковать на дому». Так? Жить-то чем-то надо…

— Ничего я не стала! — возмутилась Полина. — Устроилась в Дом культуры. А сельчанам помогаю, только если уж невмоготу.

— Да вы зря кипятитесь, — снова вкрадчиво сказала следователь. — Я ведь понимаю вас… как женщина женщину. Остались одна, с ребенком на руках… Почему и не подработать, если деньги сами в руки идут?

— Вы что? Какие деньги? — задохнулась Полина. — Вы что мне тут шьете? — Она даже вспотела от возмущения. — Вам это Гуськов наплел? Так он зуб на меня имеет, личные счеты у нас…

— Какой зуб? За что? — живо заинтересовалась следователь.

— От него жена сбежала. А он думает, что это я ей побег организовала.

— От него жена сбежала? — У следовательницы в глазах мелькнул живой интерес. — Надо же! Да это просто приключенческий фильм какой-то… И что? С любовником?

Полина вдруг увидела эту бабу с новой стороны. Злобная бабенка, без личной жизни, поэтому чужая вызывает такой нездоровый интерес. Чем-то ее собственная не устраивает, и она теперь кипит, злобствует. От сделанного открытия Полине стало как-то тоскливо.

— Это к делу не относится! — отрезала Полина.

— Ну почему же? — с плохо скрываемым тайным злорадством заговорила Снежко. — К вашему делу теперь многое может отнестись. Если вы на самом деле так активны, как об этом говорят, то много у себя в селе могли… натворить. Есть сведения, что в ваше дежурство на дискотеке в клубе кто-то чуть не умер…

— Ну, это уже перебор, знаете! — возмутилась Полина. — Думаете, я не знаю, как это дело затеяно? Только вчера Гуськовой плохо стало, а сегодня за мной приехали. Это противозаконно, любому понятно.

— А что же — ждать, когда вы еще полдеревни уморите? Знахарка…

— А вы не оскорбляйте меня! — возмутилась Полина. — Гуськовы вам заплатили? Ну и отрабатывайте свое! А оскорблять меня не надо!

Полина понимала, что так говорить не следует, но внутри у нее отключились тормоза. Она терпеть не могла таких вот, как эта Снежко. Она устала с ней общаться.

— Да как вы смеете? — Дама за столом покраснела до корней волос, тяжело задышала. — Во взяточничестве меня обвиняете? Да это… Да за такое… Да из-за таких, как вы, люди и умирают! Тоже мне — врач! Ее от работы отстранили, а она лезет! Ну ничего! Мы тебе пыл-то охладим!

Полина молча наблюдала за следовательницей. Как та распалилась, вспыхнула на ровном месте. Значит, в точку она, Полина, попала. Наступила на больную мозоль.

— Не называйте меня на ты, будьте любезны, — отчеканила Полина. — Уже хотя бы потому, что я старше вас.

— Хамка! — взвизгнула Снежко и повисла над столом. — Петров!

Вошел молоденький милиционер. Поскольку Полина сидела абсолютно невозмутимая, он удивленно вытаращился на следователя.

— Уведи эту хамку в изолятор! Пусть посидит немного, поостынет! Много о себе воображает!

— Но… — замялся Петров.

— Ты слышал, что я сказала? Повторить?

На Снежко А.Н. было жалко смотреть. Всю ее как-то перекособочило, бедную. Полина молча поднялась и пошла за милиционером.

«Ну вот, — думала она, — ив КПЗ доведется посидеть…» Больше никаких мыслей у нее не возникло, пока она шла за лейтенантом Петровым по длинному коридору, пока он открывал и закрывал решетки. Был конец рабочего дня, народу в отделе почти не было, и все происходило как-то буднично, совсем прозаично. Открылась дверь камеры, Полина вошла, дверь закрылась. Она услышала поворот ключа. Вот и все. Теперь у нее появилось время о многом подумать основательно.

В жизни Любавы Кольчугиной ничего особо не изменилось с того времени, как ее в последний раз посетил Семен. И все же, уходя, она стала оставлять ключ на прежнем месте. Будто из суеверия. В сарае за дверью, на гвоздике.

Возвратившись однажды вечером с работы, она увидела синий грузовик, который спокойно стоял посреди двора, как и раньше. Дверь дома была открыта. Войдя, она увидела рабочие ботинки Семена. Прошла на кухню. Потрогала чайник — горячий. Села, посидела. Дома было тихо. Любава подумала, что Семен, наверное, в дочкиной комнате, за компьютером. Играет. У самой у нее никогда даже мысли такой не возникало — поиграть в эти стрелялки-догонялки. Но за свою жизнь она сделала вывод: мужчины как дети. Во всем как дети, с этим надо считаться. Она возилась внизу, не поднимаясь в дочкину комнату. Решила вопросов Семену не задавать. Вести себя как ни в чем не бывало.