Женщина-зима - Знаменская Алина

— Не успела школу закончить, мать твою! И чё теперь? И как? И куда она? А он кто? Он-то откуда? Родители кто?

— Вот и спросишь, когда приедут.

Семен сглотнул, словно пытаясь проглотить то, что она ему сейчас сказала.

— Они что, спят уже? — с безнадегой в голосе спросил он и жалкими глазами уставился на Любаву. Она даже растерялась немного от такой его заинтересованности.

— Да не знаю я, — вздохнула она.

Бессонная ночь наложила на нее тень усталости. Ее всегдашний пыл куда-то исчез. Выглядела она покорной судьбе и немного даже заторможенной от усталости. Это состояние, нехарактерное для Любавы, насторожило Семена. Недоумевал он, глядя на бывшую жену.

— Пойдем лучше завтракать. — Она поднялась с дочкиной кровати. — Я глазунью сделала. С перцем, как ты любишь.

— Да нет, идти надо, — замялся Семен. К совместному завтраку он не готовился. Только сейчас почувствовал, что размяк, поддавшись настрою Любавы, расслабился и готов позволить увести себя в любую сторону.

— Пойдем, — повторила Любава, не глядя на него. — Ты разве не помнишь, какой сегодня день?

— День? Какой?

Он покорно спускался за Любавой на первый этаж, на кухню, добросовестно пытаясь вспомнить, какой же сегодня день. День свадьбы? Нет, свадьбу играли в сентябре, когда было полно арбузов и мясистых розовых помидоров. У Любавиных родителей даже виноград в тот год уродился. Родня из Волгограда привезла персиков. Нет, свадьба у них была в сентябре.

Познакомились они зимой, под Новый год, в Завидове на танцах. Потом ходили кататься на санках с горы, и Любава обморозила щеку. Он грел ее, эту щеку, и они первый раз поцеловались…

Пока он вспоминал, Любава достала графинчик с водкой и две рюмки. Семен с некоторым недоумением наблюдал за ее действиями.

— Садись Он придвинулся к столу, взял стопку с водкой.

— Сегодня нашему Степочке исполнилось бы двадцать восемь дет.

Любава улыбнулась, а лицо Семена дрогнуло и искривилось. Он залпом выпил водку и уставился в окно.

Вот оно что… А он забыл. Он давным-давно забыл, что в летний день когда-то Любава родила ему сына, который не прожил и двух часов. Какие-то трудности возникли при родах, ребенок умер. Они были тогда совсем молодые, глупые. Семен хорошо помнил свое состояние — он был растерян и не знал, насколько близко к сердцу приняла это горе его молодая жена. Но — догадывался. Врачи не хотели отдавать ему тело ребенка. Говорили, что не положено, что таких детей хоронят как-то по-особенному, не на кладбище. Но он уперся как баран и требовал, чтобы ребенка выдали. Почему он так уперся, он сейчас не знает. Скорее всего потому, что должен был что-то сделать для Любавы, а больше ничего сделать не мог. Так вот, пока Любава, потерявшая много крови, восстанавливала свои силы в больнице, он с каким-то отупелым упорством занимался похоронами новорожденного. Заказал настоящий гробик, сам вырыл могилку на деревенском кладбище. Кузнец выковал ему оградку с крохотными ангелочками по углам. Все сделал, как полагается. И когда Любава вышла из больницы, то стала ходить на эту могилку. Плакать. Долго ходила к Степочке. Каждый год, в день рождения и смерти, носила туда живые цветы. Каждый год, пока не родилась Танюха.

— Когда ты ушел, Сема, я на могилку к Степочке ездила. Поплачу, вроде легче станет… — с сухими глазами, глядя мимо Семена, говорила Любава. — Ты молодец, что не отдал его врачам. Она мне, эта могилка, так нужна была…

Тут Семен не выдержал. Он скривился. Замычал что-то, изо всех сил сдерживая слезы, и, уронив табуретку, вылетел в сени. Там, как от физической боли, завертелся на месте, что-то силясь сказать. Но Любава знала — нет таких слов, чтобы выразить это. Да и не нужны они, слова…

Она и сама забыла уже этот день. И несколько лет не была на могилке, поминала не всегда. Закрутилась с этим бизнесом. А сегодня словно он сам, ангелочек, прилетел к ним, почувствовал, что нужен здесь.

Семен вышел во двор, Любава не пошла за ним. Она стояла в сенях и через неплотную сетку тюля видела, как он мечется по двору, борясь со слезами, пытается закурить, но зажигалка не хочет вспыхивать, а спички ломаются.

На что это было похоже? Словно проснувшаяся душа требовательно предъявила права своему здоровому эгоистичному телу.

Любава вернулась к себе, накрылась одеялом и уснула, зная, что добавить к этому разговору ей нечего.

Полина обегала все места, где можно было найти сына. Сначала она решила, что, получив деньги, Тимоха выпил с ребятами и постеснялся прийти домой пьяный. Она сбегала в овраг, туда, где раньше ее сын вместе с мальчишками устраивал шалаши. Потом побежала в школьные мастерские, нашла там Петьку, который как ни в чем не бывало красил оконную раму — отрабатывал положенную школой трудовую повинность.

— Он с колхозным автобусом не поехал, — объяснил Петька. — Сказал, что у тетки останется.

— Да не ночевал он у нее! — отчаянно взмахнула руками Полина. Понимала, что Петька здесь ни при чем, и все же была не в силах сдержать эмоции. — Вспомни, Петенька, может, к нему подходил кто? Может, парни из района? С кем он разговаривал вообще? Ты, пожалуйста, от меня ничего не скрывай!

Она жадно вглядывалась в Петькино широкоскулое лицо и, поскольку знала это бесхитростное создание с самого его рождения, видела: ничего он действительно не скрывает.

— Да мы никуда от ларька не отходили, теть Поль! — уверял он. — Там разве отойдешь? Столько народу! У нас народу больше всего было, все время очередь. Мы с Тимкой вдвоем крутились как чумные. Некогда было по нужде отлучиться, честное слово, теть Поль! Один раз я только и отошел, когда этот мужик в белом Маринке записку передавал…

— Какой мужик? — насторожилась Полина.

Петька отставил раму и стал оттирать пальцы тряпкой, смоченной в растворителе. Он обстоятельно и неторопливо рассказал про мужика с семьей, про его короткое свидание с Мариной, про то, как странно это событие повлияло на Тимоху.

Прямо от Петьки Полина отправилась к Кате Плешивке. Та полола в огороде картошку. Полина подошла к самому забору.

— Бог в помощь! — крикнула она.

Плешивка оглянулась, поставила руку козырьком, не сразу отозвалась:

— А… Полина… Пташка ранняя. Спасибо. А ты свою прополола?

— Тимоха с дедом пололи.

— Хорошо, когда мужики, — позавидовала Плешивка. — А тут все сама да сама.

— Постоялица твоя дома, теть Кать?

— Марина-то? Дома. А чё ей? Спит…

— Дома ночевала?

— Ну. А что такое?

Плешивка насторожилась. Положила мотыгу, засеменила к забору. На это Полина не рассчитывала. Отступила, махнула рукой:

— Да это я так, теть Кать, спрашиваю. Если ночью гуляла — не добудишься. А она мне по работе нужна.

— Нет, не гуляла. Парни приходили вечером, звали, не пошла. Сама не своя вчера была, после ярмарки-то. По городу, видать, тоскует. Чё ей здесь, в деревне-то? Скучно…

— Дверь не закрыта?

— Нет, я не закрываю. Толкни и заходи. Собак нету.

И Плешивка поковыляла к оставленной мотыге.

Полина вошла в Плешивкину чистенькую избу. Полы, выкрашенные желтым, весело сверкали на утреннем солнце, фиалки нежными сиреневыми цветами взирали на гостью с подоконника. Китайские покрывала первых перестроечных времен стыдливо прикрывали собой видавшие виды кресла.

— Марина?

Ни звука в ответ.

Полина заглянула в одну из боковых комнатушек. Марина спала, крепко обняв подушку, выставив из-под покрывала голую коленку. На столе — рамочка с фотографией: Марина вместе с молодым человеком респектабельного вида возле красивой машины. Снимок — как картинка из журнала. Вероятно, Марина смотрела на фотографию перед сном, поскольку та была сдвинута на самый край.

Полина нетерпеливо кашлянула и постучала по столу.

— Марина, проснись.

— Полина Петровна? — Девушка удивленно захлопала ресницами. — Что случилось?

— Тимоха пропал, — сказала Полина и вышла в большую комнату. — Одевайся. Я тебя жду.

Марина без пререканий выбралась из-под покрывала, влезла в свои тренировочные лосины и вышла к Полине.

— Он не поехал с нами, в районе остался, у тети, — сказала она надтреснутым от сна голосом.

— Это я уже слышала от Пети. Не остался он в районе. Скажи, Марина, кто подходил к тебе на ярмарке? Жених?

Марина недружелюбно зыркнула на Полину:

— А чё это я перед вами отчитываться должна? При чем здесь это? Это моя личная жизнь!

— И моя тоже! — оборвала Полина. — Тимоха влюблен в тебя, и не говори, что ты этого не знаешь!

— Что такого-то… Тимоха мне как брат. У меня есть брат Валерка. И с Тимохой я как с Валеркой.

— Понятно. Так кто тебе этот парень?

— Любовник! — с вызовом ответила Марина.

Полина помолчала. Не сделала удивленное лицо, не усмехнулась.

— Любовник, говоришь? Значит, женат?

Марина сначала резко отвернулась, не желая продолжать разговор, а потом все же подумала и кивнула.