КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ - Исигуро Кадзуо

Офицер – молодой капитан – обвел глазами комнату, его взгляд сначала остановился на ребенке, потом на мне, затем на Акире, которого теперь поддерживали два солдата. Разговор происходил по-японски, но сам Акира в нем участия не принимал. В его глазах застыло покорное выражение с примесью страха. Один раз он попытался что-то сказать капитану, но тот оборвал его, еще о чем-то коротко переговорил с солдатами, и те повели Акиру к выходу. Теперь было совершенно очевидно, что его обуял страх, но он не сопротивлялся.

– Акира! – закричал я ему вслед. – Акира, куда они тебя ведут? Что случилось?

Он обернулся и взглянул на меня с нежностью. Потом его вывели на улицу, где толпилось много других солдат.

Молодой капитан еще некоторое время смотрел на ребенка, затем повернулся ко мне и спросил:

– Вы англичанин?

– Да.

– Простите, сэр, но что вы здесь делаете?

– Я… я искал своих родителей. Моя фамилия Бэнкс, Кристофер Бэнкс. Я – известный детектив. Возможно, вы…

Капитан еще раз окинул взглядом развалины, трупы, маленькую девочку и умирающую собаку, потом сказал что-то стоявшему рядом солдату, не отводя глаз от меня, и наконец произнес:

– Прошу вас, сэр, пройти со мной.

Он вежливо, но твердо показал жестом, чтобы я следовал на улицу впереди него. Пистолет он не спрятал, однако и не держал меня под прицелом.

– Эта девочка, – спросил я, – вы отведете ее в какое-нибудь безопасное место?

Он снова молча взглянул на меня и после недолгой паузы сказал:

Прошу вас, сэр, выходите.

В целом японцы обходились со мной деликатно. Они держали меня в своем штабе – бывшем пожарном депо, – в маленькой задней комнатке, кормили. Доктор лечил раны, которые я получил, не помню даже когда и где. На ногу мне наложили повязку и снабдили большим ботинком, который можно было надевать поверх бинтов. Охранявшие меня солдаты не говорили по-английски и, похоже, не знали, пленник я или гость, но я был слишком измотан, чтобы обращать внимание на что бы то ни было: просто лежал на походной кровати, которую для меня принесли, и несколько часов находился в состоянии полусна-полуяви. Я не был заперт; более того, дверь в смежную комнату даже плотно не прикрывали, так что, выныривая из дремы, я мог слышать голоса – японцы спорили или кричали что-то по телефону, – можно было догадаться, речь шла обо мне. Как теперь понимаю, большую часть проведенного там времени у меня был жар. Тем не менее независимо от того, спал я или бодрствовал, события не только последних часов, но и всех последних недель постоянно бередили мою память. Потом постепенно окутывавшая мозг паутина прорвалась, сознание начало проясняться, и к тому времени, когда на исходе дня я проснулся окончательно и приехал полковник Хасегава, у меня сложился совершенно новый взгляд на то, что так тревожило меня в этом деле.

Полковник Хасегава – щеголь лет сорока с небольшим – галантно представился, добавив:

– Очень рад видеть, что вы чувствуете себя намного лучше, мистер Бэнкс. Похоже, здесь за вами хорошо ухаживали. Мне приятно сообщить, что я имею поручение сопроводить вас в Британское консульство. Можем ли мы отправиться туда немедленно?

– Видите ли, полковник, – ответил я, с трудом поднимаясь на ноги, – я бы предпочел, чтобы вы отвезли меня в другое место. Это очень срочно. Адрес я представляю весьма приблизительно, но это где-то неподалеку от Нанкин-роуд. Возможно, вы знаете. Там продают граммофонные пластинки.

– Вам так срочно понадобились граммофонные пластинки?

Я не стал объяснять ему всего, просто ответил:

– Мне очень важно попасть туда как можно скорее.

– К сожалению, сэр, у меня приказ доставить вас в Британское консульство. Боюсь, если поступлю иначе, могут возникнуть большие трудности.

Я тяжело вздохнул.

– Наверное, вы правы, полковник. В любом случае, думаю, теперь уже все равно поздно.

Полковник взглянул на часы.

– Да, боюсь, действительно поздно. Но позвольте высказать предположение: если мы выедем прямо сейчас, у вас останется время, чтобы чуть позже насладиться музыкальными записями.

Мы ехали в открытой военной машине, которую вел ординарец полковника. День выдался прекрасный, солнце пронизывало своими лучами развалины Чапея. Двигались мы медленно, дорога, хоть и была более или менее расчищена – груды кирпичей громоздились по обочинам, – оказалась вся изрыта воронками. Иногда мы проезжали по улице, на которой совсем не было следов разрушения, но за ближайшим же углом взору открылись дома, представлявшие собой не что иное, как кучи обломков, и отдельные уцелевшие телеграфные столбы с провисшими проводами, причудливо склонившиеся под разными углами. Когда мы следовали именно по такой местности, я заметил вдали трубы тех самых двух печей.

– Англия – чудесная страна, – говорил между тем полковник Хасегава, – спокойная. Прекрасные зеленые поля. Они до сих пор стоят у меня перед глазами. А ваша литература! Диккенс, Теккерей, «Грозовой перевал» [9]… Особенно я люблю вашего Диккенса.

– Полковник, простите, что затрагиваю эту тему, но, когда ваши люди вчера нашли меня, я был не один. Со мной был японский солдат. Не знаете ли, случайно, что с ним?

– Ах, тот солдат! Точно не знаю.

– Я хотел бы знать, где его можно найти.

– Вы хотите снова встретиться с ним? – Полковник стал серьезным. – Мистер Бэнкс, советую вам больше не думать о судьбе этого солдата.

– Полковник, с вашей точки зрения, он совершил какой-то проступок?

– Проступок? – Полковник с легкой усмешкой смотрел на проплывавшие мимо руины. – Этот солдат почти наверняка выдал врагу секретную информацию. Видимо, именно поэтому его и отпустили. Если не ошибаюсь, вы сами заявили, что нашли его неподалеку от линии обороны гоминьдановцев. Тут попахивает трусостью и предательством.

Я хотел было возразить, но понял, что спорить с полковником – не в интересах Акиры, да и не в моих собственных. Помолчав немного, он сказал:

– Не следует быть слишком сентиментальным.

Произношение, бывшее до тех пор почти безупречным, на последнем слове подвело его, и он произнес «сен-чи-мен-толным». Это резануло мне слух, и я молча отвернулся. Но через несколько секунд полковник сочувственно спросил:

– Тот солдат… Вы с ним встречались раньше?

– Мне так казалось. Я думал, он – друг моего детства. Но теперь я в этом не уверен. Вообще начинаю понимать, что многое здесь не так, как я предполагал.

Полковник кивнул.

– Детство кажется теперь таким далеким. Все это… – Он махнул выставленной из окна рукой. – Тут столько страданий! Одна наша японская поэтесса, бывшая много лет назад придворной дамой, написала о том, как это печально. По ее словам, детство с годами начинает напоминать чужую страну, в которой мы когда-то выросли.

– Видите ли, полковник, для меня эта страна едва ли стала чужой. В определенном смысле я всегда жил именно здесь. И только теперь начинается мой уход.

Миновав японский контрольный пункт, мы въехали в северный район сеттльмента. В этой части города тоже были заметны следы разрушений, а также усиленных военных приготовлений. Повсюду виднелись штабеля мешков с песком и грузовики, набитые солдатами. При приближении к реке полковник скачал:

– Я, как и вы, мистер Бэнкс, очень люблю музыку. Особенно Бетховена, Мендельсона, Брамса. И еще Шопена. Третья соната восхитительна.

– Такого культурного человека, как вы, полковник, все это, – я показал за окно, – должно очень печалить – я имею в виду разорение, ставшее следствием вторжения вашей страны в Китай.

Я боялся, что Хасегава рассердится, но он лишь спокойно улыбнулся:

– Согласен, это достойно сожаления. Но если Япония хочет стать великой нацией, такой, как ваша, мистер Бэнкс, это неизбежно. Так же как это было когда-то неизбежно для Англии.

Несколько минут прошло в молчании, потом он спросил:

– Наверное, вчера в Чапее вы видели отвратительные вещи?

– Да, конечно, видел.

Полковник издал странный смешок, заставивший меня насторожиться.

– Мистер Бэнкс, – вдруг сказал он, – а вы отдаете себе отчет… можете себе представить те ужасы, которые еще грядут?

– Если вы продолжите вторжение в Китай, не сомневаюсь…

– Простите меня, сэр, – все больше приходил в возбуждение он, – я говорю не только о Китае. Весь мир, мистер Бэнкс, весь мир скоро будет вовлечен в войну! То, что вы недавно видели в Чапее, только начало. – Он произнес это победным тоном, но тут же грустно покачал головой и тихо добавил: – Это будет ужасно. Ужасно. Вы даже представить себе не можете, сэр.

Смутно помню первые часы после своего возвращения. Но полагаю, мое появление на территории Британского консульства в виде, приличествующем разве что бродяге, и к тому же в японской военной машине, не слишком покоробило моральные устои местного общества. Помню, какие-то официальные лица, кажется, выбежали нам навстречу, потом меня провели в здание, помню лицо генерального консула, спешившего ко мне вниз по лестнице. Не помню, что он мне сказал, но помню, что я, вероятно, даже толком не поздоровавшись, выпалил в ответ: