Ловушка для вершителя судьбы - Рой Олег

У самого-то молочно-медового предпринимателя вид был что надо: щеки горели здоровым румянцем, глаза счастливо улыбались.

– А молоко действительно парное? – Алексей не спеша подошел поближе.

– А как же! – В голосе водителя «москвичонка» чувствовалась гордость хозяина. – Жена вот только подоила, а я по домам развожу. Попробуйте, еще теплое, я его специально в тулуп кутаю, чтоб не остывало. Меня, кстати, Виктором зовут. Во-о-он там, видите, на выселках, зеленую крышу? Так это наша.

– А козьего нет? – сам не зная, зачем, спросил писатель и мысленно тут же обругал себя: «Какая разница, – молоко и молоко. Только что вообще не собирался ничего покупать, а теперь привередничаю».

– Нет, коз не держим, только коровок… – бойко отвечал Виктор.

– Ну, давайте… Почем оно у вас? – поинтересовался Алексей, засовывая руку в карман джинсов. Где-то там была пятисотенная бумажка, он хорошо это помнил.

– Всего-то сотня за банку! Это по нынешним временам сущие копейки – за три литра-то, – заверил краснощекий Виктор. – Берите, оно еще теплое! А сметанки не желаете? Она у нас така-а-я жирная – пальчики оближешь! Как масло.

– Нет-нет. Я что-то молока теплого захотел. – Алексей держал банку бережно, словно она была прижавшимся к груди котенком. – Погреться.

– Да, погода нынче мокрая, простыть – как плюнуть. Вы бы меду еще взяли, – не унимался лысенький. – Чудо, а не мед! Янтарный! Да вот, понюхайте!

Владелец авто порылся в багажнике и вынул на свет божий баночку янтарного цвета. Отвернул крышку и протянул Алексею: понюхай, мол. Запах был изумительный – сразу чувствовалось, мед самый что ни на есть настоящий, устоять просто невозможно.

– Как хорошо-то – намазать на хлеб меду и молочком запивать… – продолжал соблазнять Виктор.

– Да-да, действительно хорошо, – согласился писатель, обнаружив наконец в кармане купюру. – Давайте и меду, что-то я в самом деле раскис. В полтыщи впишусь?

Очень уж не хотелось ему возвращаться в дом за деньгами.

Лысенький ненадолго замялся.

– Я вообще-то мед за пятьсот продаю… Но так уж и быть, уступлю. Хорошему покупателю – скидка от фирмы.

Он ловко сгреб деньги и вручил Алексею его покупки.

– Завтра еще заеду! – бойко пообещал продавец, вкорячиваясь в свой автомобиль. – Ждите!

– Ну вот, сейчас молока попью, мед на хлеб намажу… – бормотал писатель, расставшись с фермером и направляясь к дому. Идти было неудобно: одной рукой он прижимал к себе банки – большую, действительно еще теплую, с молоком и маленькую, восьмисотграммовую, с медом; другая рука держала раскрытый зонт и одновременно сжимала края сползающего пледа. А тут еще проклятые туфли, надетые на босу ногу, начали натирать пятки…

На крыльце пришлось немного повозиться, закрывая зонт. И когда одна нога уже была занесена над порогом, Алексей почувствовал, что плед, предательски покинув плечи, стремительно сбегает вниз по спине, на мокрое от косого дождя крыльцо. Он попытался помешать этому, но входная дверь и порыв ветра сыграли с ним злую шутку, резко, наотмашь, толкнув в спину. Ноги в одно мгновение запутались в складках упавшего пледа, он потерял равновесие и упал лицом вниз. Осколки двух разнокалиберных банок разлетелись по террасе острыми брызгами, мокрый зонт с чавкающим звуком шлепнулся рядом, прямо в бело-желтую лужу.

Через секунду-другую Алексей сделал попытку подняться. Он встал на колени, держась обеими руками за ушибленную голову, но что-то мешало ему, не давая выпрямиться во весь рост. Скосив глаза, он увидел, что резко закрывшаяся дверь прихватила край солнечного пледа и поймала таким простым и коварным способом запутавшегося в оранжевых клетках человека, как рыбу в невод.

Несчастный, чертыхаясь, выпутал ноги из объятий старенького пледа и потянул его на себя. Истончившаяся за годы шерсть затрещала, и ткань с треском разделилась на две части: большая оказалась в руках, меньшая же осталась за закрытой дверью, на крыльце.

– Черт! – простонал Алексей. – Черт…

Это было последней каплей…

За окном хлестал настоящий ливень, где-то наверху открылась от сквозняка незапертая форточка. Холод непрошеным гостем расползся по всему дому. В сенях, прямо на полу, лежал известный писатель Алексей Ранцов, уткнувшись лицом в яркие полосатые лохмотья, и сотрясался в беззвучных рыданиях, оплакивая то ли любимый плед, то ли свою неудавшуюся жизнь… А молочно-медово-стекольное месиво все растекалось и растекалось вокруг него, заползая в щели между широкими сосновыми досками.

Когда Алексей пришел в себя, за окном уже сгустились ненастные сумерки. И хотя он заставил себя переодеться, умыться и причесаться, выглядел все равно не лучшим образом, от одного его вида больно сжималось сердце. Я очень не люблю, более того, терпеть не могу, когда мой подопечный находится в таком настроении, да и какому хранителю такое понравится? А Писатель испытывал упадок сил все чаще. А ведь совсем недавно он был абсолютно другим – энергичным, подтянутым, жизнерадостным, элегантным, уверенным в себе… Неужели тот человек исчез навсегда? Это меня ужасает! Ведь я так старался, так много сил вложил в эту свою работу… Ох, простите, я начал свой рассказ, забыв представиться! Будем знакомы – ангел-хранитель Писателя. Тот самый, кто сопровождал Алексея на протяжении всего его жизненного пути, делил с ним все его печали и радости, знал обо всех его тайных мыслях и желаниях, кто вместе с ним переживал открытия и разочарования, кто вместе с ним – и теперь я могу этого не скрывать – создавал его прекрасные произведения: вдохновлял, подсказывал идеи, мысли и образы, заставлял садиться за работу, когда лень или рутинные повседневные хлопоты отвлекали от творчества.

Обычно ангелы-хранители находятся в неведении относительно того, какая судьба уготовлена их подопечным. Но в этот раз у нас с Алешей все было иначе. Вам интересно, как и почему так вышло? Имейте терпение, всему свое время. В нужный момент моего повествования вы обо всем узнаете. А пока просто поверьте мне на слово, что это было именно так. Алеша еще не родился – а я, его хранитель, уже знал, что ему предстоит стать не кем-нибудь, а именно писателем. Может быть, даже великим, чье имя навсегда войдет в перечень имен классиков литературы. Ну или, по крайней мере, популярным, таким, чьи книги люди будут читать и перечитывать, находя в каждой строчке, каждом образе, каждом повороте сюжета что-то свое, близкое, важное, на что будет отзываться их душа.

Уже с первых лет жизни Алеши я с радостью наблюдал, что не ошибся в своих прогнозах. Он был прелестным ребенком: пепельные вьющиеся волосы, румяные тугие щечки, большие наивные серые глаза… Больше всего на свете ему нравилось слушать сказки, которые я ему рассказывал, – часами мог сидеть с открытым ртом и слушать. А еще маленький Алеша очень любил книги, которых, благодаря заботе родителей, у него было предостаточно. И когда взрослым некогда было почитать ему сказки или стихи, он сам листал красочные страницы, рассматривал рисунки и сочинял по ним собственные истории. Мне оставалось только радоваться. На своем веку я охранял уже многих людей, все они, как вы понимаете, когда-то были детьми, но никто из моих бывших подопечных не смог бы похвастаться таким богатым воображением, каким обладал этот малыш.

На таком фоне все остальные заботы, связанные с Алешей, выглядели сущими пустяками. Ну да, мальчик бывал иногда чрезмерно впечатлителен, эмоционален и обидчив – но разве не все творческие натуры таковы? Главное, что у него было доброе сердце, а все остальное не так важно… Кроме разве что лени. К сожалению, во всем, что не касалось игр и чтения, маленький Алеша не проявлял особого усердия и любил иногда отлынивать от дела. Особенно это стало заметно, когда мальчик пошел в школу. Но я был начеку и уже с ранних лет не позволял будущему писателю лениться, ведь достичь той славы и успеха, которые были написаны ему на роду, можно было только тяжелым трудом. А лень, как известно, – смертный грех, с ней и душу погубить недолго.

Когда мой будущий Писатель вступил в пору отрочества, мне, конечно, прибавилось работы. Юности часто свойственно совершать необдуманные поступки, которые могут разом переменить судьбу, – и хранителю следовало постоянно быть начеку, чтобы уберечь его от опрометчивого шага. Но мне, признаться, это даже нравилось. Не люблю рутины. Подопечный, в душе которого бушуют бури, мне гораздо интереснее, чем какая-нибудь мещанка, которая всю жизнь думает лишь об обеде, ценах на ситец да ссорах с соседкой. Пускай Алешу метало и швыряло из стороны в сторону, но после долгих и мучительных сомнений он все-таки сделал правильный выбор жизненного пути и поступил в тот вуз, где можно было получить знания и умения, необходимые писателю. Тогда, во время учебы в университете, он и начал создавать свои первые книги, а я помогал ему во всех задумках и начинаниях как только мог.