В Калифорнии морозов не бывает - Волчок Ирина

И от людей отвык, с которыми когда-то так долго проработал. Они тоже казались мне совсем другими. Я так понял, что все они довольны тем, как устроены: Георгий работал в рекламной фирме, девушка, которую я не помнил, — в пресс-службе какой-то районной администрации, Марк преподавал английский в частной школе, Катерина Петровна была корректором в каком-то новом издательстве, а Володя вообще организовал свой журнал, собственный, и сам там был главным редактором. Но все считали, что лучше остальных устроилась жена Марка: она работала в буфете гостиницы для иностранцев, так что семья не голодала даже в самые тяжёлые времена. Я не понял, шутят они или всерьёз так думают. Но спрашивать подробности не стал. Похоже, никому не было интересно говорить о настоящем, все вспоминали прошлое. Те годы, когда и я работал с ними. Те годы я помнил и сам, те годы мне не надо было напоминать. Я не люблю впадать в ностальгию, это не мой стиль. Но ради вежливости я всё-таки поддерживал беседу, спрашивал о тех, кого помнил, просил передавать привет знакомым, выражал сожаление, что не смог повидать того-то и того-то.

Потом Георгий взял гитару, стал играть и петь что-то из тех времён, я эти песни уже совсем не помнил. Потом он запел ту песню, которую пела она тогда, во время ужина-маскарада на моей даче, чтобы показать нелюдимому поэту, что его все знают и любят. Георгий пел ту песню, все молчали, слушали, и я слушал, и у меня болело сердце. Песня кончилась, Марк сказал:

— Так жалко, что она пропала.

Я испугался и спросил:

— Как пропала? Что случилось?

Марк сказал:

— Да нет, насколько я знаю, ничего страшного. Я говорю: жаль, что время такое получилось. Не подходящее для неё. Она и к нам тогда не пошла, и свою газету бросила, и писать больше не захотела. Потом на телевидении работала, потом рекламу делала, потом переводила всякий мусор для новых издательств. Я так думаю, всё это для заработка. А ведь какие возможности у человека. Жаль, что пропали.

Я спросил:

— А где она сейчас?

Марк сказал:

— Я точно не знаю. Последний год мы и не виделись, и не переписывались. И дозвониться я не мог. Может, телефон у неё поменялся. Да, и у меня ведь тоже домашний поменялся! Ну вот, теперь попробуй, найди кого-нибудь.

Я заметил, что Володя слушает очень внимательно, а смотрит так, будто что-то знает. Марк это тоже заметил, спросил:

— Володя, ты ведь знаешь, где она?

Володя сделал вид, что у него внезапный приступ кашля, откашлялся, потом сказал:

— Точно не знаю. Кажется, должна была ехать во Францию. Там что-то издают… нет, точно я не знаю.

Потом, через несколько лет, я узнал, что Володя соврал. Он точно знал, где она, чем занимается, как живёт. Он всё знал, потому что все эти годы не выпускал её из виду, надеялся, что она пойдёт работать в его журнал. Это он потом так говорил. Ерунда, конечно. Володя надеялся совсем на другое.

Я ушёл от Марка в поганом настроении. На улице было темно, грязно и сыро. Горели редкие рекламы кока-колы, а фонари горели один из четырёх. Шёл мелкий нудный дождь, я в своей дублёнке чувствовал себя последним идиотом. Я жалел, что приехал на родину. Родина меня не ждала. И даже мама не очень-то ждала.

На следующий день по телевизору сказали, что во Франции аномальная погода: ударил вдруг мороз, выпал снег, дороги не успевают расчищать, а виноградники вот-вот погибнут. Я сказал маме, что мне срочно нужно во Францию, там у меня дело, застопорились съемки совместного фильма, требуется присутствие сценариста. Мама погоревала, что так редко видимся, но всё же убежала на очередное партсобранье. Я был даже рад этому. Мне бы не хотелось огорчать маму чрезмерно. Но чрезмерно она не огорчалась, и я был этому рад.

Через два дня я был в Париже.

Никакого снега, никакого мороза. Телевизионщики опять соврали. Говорят, пару дней назад было небольшое похолодание, и даже лёгкий снег пошёл, но шёл пару минут и таял, не долетая до земли. До этих виноградников. Мне было совершенно незачем прилетать в сырой и пасмурный Париж.

Из Парижа я позвонил знакомому режиссёру. Просто так, просто потому, что в Париже сотовая связь уже работала, а я за время пребывания в Москве чувствовал себя очень не удобно без постоянной телефонной связи. Барбаре звонить мне не хотелось, вот я и позвонил знакомому режиссёру. Просто так, но оказалось, что очень кстати. Знакомый режиссёр сказал, что искал меня, что есть идея, нужен хороший сценарий, быстро, чем быстрее — тем больше гонорар. Он сказал, что надо встретиться немедленно. Режиссёр был в Чикаго, но готов был лететь ко мне в Калифорнию. Я сказал, что я в Париже, и спросил, какая погода в Чикаго. Режиссёр сказал, что дьявольский холод, никто уже давно не помнил таких морозов. Я сказал, что послезавтра прилечу. Всё время, которое оставалось до самолёта, я потратил на обнюхивание флаконов во всех парфюмерных магазинах Парижа, которые смог найти. Там не было ничего похожего на дивный аромат картофельных цветов и синей куртки на белом меху с отвёрнутыми рукавами — так, что получились белые манжеты.

В самолёте стюардесса разбудила меня и спросила, всё ли в порядке. Я сказал, что будить спящего человека — это грех. Стюардесса сказала, что я плакал во сне, вот она и подумала, что мне плохо, что мне нужна помощь. Я сказал, что мне поможет только холод. Стюардесса принесла мне стакан воды со льдом. Дура. Я её поблагодарил.

В Чикаго не было дьявольского холода. Вообще никакого холода не было. Мне показалось, что в Чикаго было даже теплее, чем в Москве, но так же сыро. Я снял свою дурацкую дублёнку, засунул в чемодан, взял машину напрокат и отправился на встречу с режиссёром. У него было ещё много дел, поэтому о моём деле мы договорились быстро. Время — деньги. Перед отлётом домой я объездил все парфюмерные магазины Чикаго, которые нашёл. Конечно, безрезультатно. Я знал заранее, что так и будет.

В самолёте я старался не уснуть, хотя очень устал. Боялся, что во сне опять буду плакать. То есть не боялся, но не хотелось бы. Здесь на это смотрели с подозрением. Здесь было принято всё время улыбаться. Если человек не улыбается — это значит, что у него проблемы. Кто захочет вести бизнес с человеком, у которого проблемы?

Я приехал домой, и Барбара сказала мне, что она от меня уходит. Она выходит замуж и уезжает в Европу. Я искренне поздравил Барбару и искренне же улыбнулся. Всё хорошо, никаких проблем. Я подарил ей набор матрёшек и две картины маслом, которые купил на Арбате. Она была очень растрогана, даже предложила на прощанье заняться сексом. Мой отказ восприняла как знак великодушного прощения её измены. Я опять улыбнулся. Она сказала, что я совершенно сумасшедший. В её устах это звучало как похвала. Она всегда так говорила, если ей что-то нравилось: сумасшедший коктейль, сумасшедшие туфли, сумасшедшая машина. На самом деле она не подозревала о том, что я действительно был сумасшедшим.