В Калифорнии морозов не бывает - Волчок Ирина

Мы поженились в конце января. Свадьбы не было, просто расписались одним днём, даже без подачи заявления заранее. Это устроил отец Лилии. У него везде были связи. Он бы и раньше всё устроил, но почти весь январь ушёл сначала на знакомство с родителями Лилии, а потом — на всякие оргвопросы. Отец Лилии сам осмотрел дачу и машину, нашёл оценщиков, которые сказали точно, сколько это стоит, потом искал покупателей, которые могут сразу заплатить. Хлопот было много, отец Лилии практически всё взял на себя. Было очевидно, что он очень ответственно подходит к вопросу будущего своей семьи. К весне должен был решиться и вопрос отъезда всей семьи в Израиль. Как ему это удалось, я до сих пор не знаю. Тогда ещё всё это было очень сложно, другие годами ждали отъезда. И уезжали без копейки. Отец Лилии так уезжать не собирался.

Я никому не говорил, что мы с Лилией расписались. Только почти накануне отъезда, когда было пора подавать заявление об увольнении, я рассказал всё Марку. Марк сказал:

— Ну вот, на свадьбу так и не позвал. А ведь обещал! А, нет, не обещал, это я сам напрашивался. Ты тогда и сам не знал, используешь свой шанс или нет. Значит, выбрал то, о чём мечтал. Ну-ну. Впрочем, поздравляю.

Я сказал:

— Марк, что мне было выбирать? Ты же и сам в курсе: у неё муж и ребёнок. И не говори мне, что ничего не знал.

Марк дико посмотрел на меня и шёпотом сказал:

— Ну, ты… ты… я не знаю, кто ты! Она ушла от мужа ещё прошлым летом! И у неё нет своих детей! Есть дочка подруги, а своих нет!

Этого шёпота можно было испугаться даже больше, чем его самого злого крика.

Я растерялся и сказал:

— Ты мне ничего не говорил. Я же ничего не знал. Я сам её возил к мужу в больницу! А потом звонил ей на работу, мне сказали, что ребёнок заболел, поэтому её на работе нет. Я так понял, что у неё и муж, и ребёнок.

Марк помолчал и нормальным голосом спросил:

— Ну, ладно, а что это меняло?

Я подумал: это как раз меняло всё. Наверное, меняло. Тогда ведь я решил, что меняет. Но Марку я сказал другое:

— Теперь поздно об этом думать.

Марк захихикал себе под нос и издевательским голосом сказал:

— Вот думать-то как раз никогда не поздно. Ну, может быть, ты это когда-нибудь поймёшь.

Я ничего не ответил. Мне не хотелось ссориться с Марком. Конечно, я уеду — и всё, какое мне дело, как будут думать про меня те, кто остались. Но почему-то не хотелось, чтобы именно Марк думал обо мне плохо. Марк мне действительно помогал всегда больше всех, совершенно без всякой выгоды для себя. Я испытывал к Марку благодарность.

Я ушёл в отпуск с последующим увольнением, ни с кем из наших не общался, иногда звонил только Марку. Просто так, без всякого серьёзного повода. Меня тянуло с ним поговорить. Он болтал, как всегда, ни о чём — о международном положении, об экстрасенсах, о дефиците, которым становилось всё подряд, о Главном, который сильно заболел, лежит в больнице, а первый зам и ответсек в его отсутствие делят власть, от чего весь коллектив лихорадит. Я слушал Марка так, как, наверное, не слушал никогда. Я тогда думал: наверное, это в последний раз. Там, куда я еду, никто не будет болтать со мной часами обо всём таком… да о чём угодно, всё равно. Марк, похоже, чувствовал это моё состояние. Однажды сказал:

— Ты запиши номера всех моих телефонов. И не забудь взять с собой. Устроишься — сообщишь свой телефон. Понятно?

Я так и сделал. Только, уехав и устроившись, свой телефон я смог сообщить Марку не сразу. У меня ещё довольно долго не было своего телефона.

Не так уж всё радужно оказалось, как говорила Лилия и как казалось мне. Хотя, конечно, нам было всё-таки гораздо легче, чем более поздним эмигрантам. По крайней мере, мне не пришлось работать таксистом или уборщиком на вокзале. Отец Лилии смог обеспечить кое-какие тылы и резервы. Но всё-таки не те, что ожидались.

Да это всё теперь не важно. Мы всё равно разошлись с Лилией через полтора года. В Израиле у меня не было серьёзных перспектив. Как писатель я там был не известен, не нужен и даже нежелателен. Как журналист я не понимал, как все эти газеты и журналы не закроют. Грубая и глупая болтовня, ни о чём, пишут, кто во что горазд. Я стал учить язык, и чем лучше узнавал язык, тем меньше мне всё это нравилось.

И всё время было очень жарко. Там даже осенних дождей не было, даже до нуля температура не опускалась. А я хотел морозов. Я так и жил с мечтой: вот выйду утром — и будет тонкий белый лёд на лужах, я буду идти, проламывая каблуками этот лёд, а морозный воздух остудит мою голову… Ночами мне снилась моя проданная дача. Я был согласен даже на холодную воду, капающую с голых веток, переплетённых над мощённой каменными плитками дорожкой, ведущей к дому. Я проклинал себя за то, что так и оставил на диване подушку с вышитой на ней мордой тигра.

Я и здесь без конца ходил по магазинам, обнюхивал флаконы и пакетики со специями, и здесь продавцы меня сначала подозревали Яхве знает в чём, потом привыкли, встречали как родного. А запах тот я так и не нашёл.

И мама не хотела приезжать. В России было трудно и страшно, но она всё равно не могла уехать. Она говорила: ты теперь устроен, я за тебя спокойна, а мне отсюда нельзя, у меня здесь дом. Какой там дом! Двухкомнатная клетка в панельном доме. Она просто никогда не видела таких квартир, в которых людям не стыдно жить. Я объяснял, уговаривал, просил, но она всё равно приезжать не соглашалась. Я тогда думал: наверное, мама чувствует, что я здесь тоже ненадолго, и своим приездом не хочет осложнять и так непростую ситуацию.

Однажды в Хайфе я случайно встретил бывшего однокурсника, Лёву Цехновичера. Он приехал из Америки, по каким-то своим делам, у него уже приличный бизнес был. Мы разговорились, и он предложил мне написать сценарий фантастического фильма в стилистике «чужих», идея уже была. Гонорар — не миллионы, конечно, но он сказал, что если сценарий понравится тому, кому понравиться должен, то у меня хороший шанс попасть в Америку не как безымянный беженец отовсюду, а как всем очень нужный сценарист. Я согласился.

Через полгода я обосновался в Калифорнии. К счастью, у меня оказались хорошие способности к языкам. Мне даже почти не пришлось учиться на специальных курсах, английский — верней, американский — я без труда выучил буквально за пару месяцев. Может, и не в совершенстве, но вполне достаточно, чтобы писать сценарии для Голливуда. Уже через полтора года у меня был дом, дорогая машина, богатая и влиятельная подружка, работа на бездонный Голливуд, хорошие гонорары, перспективы — ещё лучше, свободный режим, масса полезных и престижных знакомств… да всё, о чём я когда-то мечтал. И многое из того, о чём я по своей совковости даже не догадывался.