Дорога перемен - Пиколт Джоди

Она стоит, уперев руки в бока, и беседует с фермером. Создается впечатление, что она поддерживает разговор, но ее выдают глаза, которые впились в остов самолета и напряженно следят за дочерью. Мне кажется, ее отношения с Ребеккой — особое искусство. Как же получилось, что я по-настоящему никогда не замечал, какая она мать?

Ребекка кивает на самолет и подходит ближе. Через разлом в корпусе входит в железное тело, как и я два дня назад. Ощупывает руками окружающие предметы, словно «заносит в каталог» и обрабатывает информацию. Ее глаза распахнуты, и время от времени она кусает нижнюю губу. Она стоит всего в полуметре от меня, когда довольно четко произносит: «Вот здесь я сидела. Прямо тут».

Я раздвигаю стебли кукурузы, чтобы увидеть лицо дочери. Она во многом похожа на меня. У нее мои глаза, мои волосы. И она всегда умела скрывать свои эмоции. Даже после катастрофы она не говорила о случившемся. Ни со мной, ни с Джейн, ни с психиатрами. Врачи пытались инсценировать крушение с помощью кукол и игрушечных самолетиков, но Ребекка молчала. Я еще подумал, что редко встретишь такое упрямство у четырехлетнего ребенка.

Я мог бы обнять дочь, заверить, что все будет хорошо. Она бы улыбнулась своей сияющей улыбкой и удивилась, увидев меня здесь. Как всегда удивлялась в детстве, когда я возвращался из Бразилии или с острова Мауи — откуда угодно. Я прятал в карманах игрушки, ракушки и маленькие бутылочки с песком. Я пообещал ей, что всегда буду привозить ей частичку того места, которое забрало меня от нее.

Я уже собираюсь выбраться из кукурузы, когда краем глаза замечаю Джейн. Она зовет Ребекку. И идет в мою сторону.

Я отпускаю стебли, мое укрытие. И начинаю учащенно дышать — боюсь разговора с женой.

Во-первых, я понятия не имею, что ей сказать. Знаю, я должен был обдумать все заранее, сочинить что-то похожее на мольбу о прощении, но все, что приходило мне на ум за минувшие два дня, как-то вылетело из головы. Остались лишь собственные ощущения — и что прикажете с этим делать? Я хочу просто подойти к Джейн и сказать, как соскучился за ее умением, подбрасывая, переворачивать блинчики. Сказать, что только она оставляла мне любовные послания на запотевшем зеркале. Что иногда, когда над развернутым хвостовым плавником горбатого кита восходит солнце, я жалею, что ее нет рядом. Что когда я выступаю с докладом, то жалею, что не вижу в первом ряду ее лицо. «Какой же ты дурак, Оливер! — думаю я. — Ты можешь дать фору любому специалисту в своей области. Ни один ученый в твоем возрасте не опубликовал столько научных трудов. Тебя называют специалистом. А ты не знаешь, как признаться собственной жене, что не можешь без нее жить!»

За неделю до авиакатастрофы мы с Джейн ужасно повздорили. Я уже не помню причину, но она могла быть еще нелепее, чем последняя — насчет дня рождении Ребекки. Следующее, что я помню: она довела меня до такого состояния, что я ее ударил.

Это была всего лишь пощечина, если это играет какую-то роль. И после своего поступка мне показалось, что я умру. Я знал о ее детстве, об отце. Знал то, чего не должен был знать.

Джейн забрала Ребекку к родителям в Массачусетс. Я так сильно хотел, чтобы она вернулась, что ощущал это чувство на вкус. Но, как и сейчас, я не знал, как об этом сказать. Знал только одно: куда бы Ребекка ни поехала, Джейн последует за ней — и тогда, и сейчас она живет ради дочери. Поэтому я припугнул ее полицией, если она не отправит дочь домой. Я ожидал, что она тоже приедет, даже если и не сказал об этом прямо.

Когда по радио я узнал о крушении самолета, меня так затрясло, что пришлось съехать с автострады. «Это неправда, — уверял я себя, — я не мог потерять в одночасье всю свою семью».

Я помчался в аэропорт и оставил машину на платной двухчасовой парковке — нелогичность своего поступка я осознал только тогда, когда покупал билет до Айовы. До посадки я успел купить плюшевого медведя — попытка выдать желаемое за действительное? В самолете я оглядывался по сторонам, пытаясь угадать, кто еще направляется в Де-Мойн из-за катастрофы. Когда я прилетел в Айову, раненых уже увезли в больницу. Мое такси остановилось прямо за другим такси, из которого вышла Джейн. Я чуть не упал на колени, когда увидел ее с размазанной по щекам тушью и шмыгающим носом. Я уставился на жену, и все слова, означающие «прости», застряли у меня в горле — хоть убейте, я не мог понять, почему из такси следом не вышла Ребекка. Я ошеломленно спросил, где дочь. Я не знал, что Джейн не было на борту самолета 997, и понял это лишь несколькими минутами позже, и то только благодаря дедукции.